Эйнштейн гуляет по Луне

Мы привыкли думать о памяти так, будто это нечто целостное, монолитное. Но она не такая. Память скорее похожа на комбинацию независимых конструкций и систем, каждая из которых полагается на собственную сеть нейронов. У некоторых людей хорошая память на числа, но они постоянно забывают слова; другие отлично помнят имена, но не списки дел. S.F., студент, которого изучал Эрикссон, улучшил свою память на числа в десять раз, но не увеличил ее возможности в целом. Он просто стал специалистом по запоминанию последовательности цифр. Когда он пытался запомнить списки случайно выбранных букв, обозначавших согласные звуки, то запоминал только семь из них.

Вот что более всего отличает лучших мнемоников от спортсменов из второго эшелона: они подходят к запоминанию как к науке. Они пытаются догадаться, где их пределы, проводят эксперименты и анализируют данные. «Это то же самое, что разрабатывать новую технологию или новую научную теорию, — как-то сказал мне двукратный чемпион мира Энди Белл. — Приходится анализировать то, что ты делаешь».

Чтобы попасть на вершину к лучшим мнемоникам, мне нужно было тренироваться осмысленно и сосредоточенно. Это значило, что мне нужно было собирать информацию и анализировать ее, чтобы иметь представление о своих успехах и неудачах. А это означало, что операция «Память» становилась более масштабной.

Я создал электронную таблицу в своем ноутбуке, чтобы знать, как долго я уже тренируюсь, и отслеживать все свои проблемы, с которыми сталкивался за это время. Я строил графики и записывал все результаты в своем журнале:

«19 августа: запомнил 28 карт за 2:57.

20 августа: запомнил 28 карт за 2:39. Хорошее время.

24 августа: запомнил 38 карт за 4:40. Плохо.

8 сентября: сидел, расслаблялся в Starbucks вместо того, чтобы работать над срочной статьей. Запомнил 46 цифр за пять минут. Ужасно. Потом запомнил 48 карт за 3:32. Решил изменить образы для всех четверок. Прощайте, актрисы, здравствуйте, интеллектуальные спортсмены. Трефы = Эд Кук, бубны = Гюнтер Карстен, червы = Бен Придмор, пики = я.

2 октября: запомнил 70 случайных слов за 15 минут. Отвратительно! Потерял баллы на том, что перепутал „рост“ и „расти“, „велосипед“ и „велотренажер“. Отныне, когда буду сталкиваться с такими похожими словами, буду оставлять во дворце памяти воображаемую пометку „быть осторожнее!“.

16 октября: запомнил 87 случайных слов. Глазел по сторонам и слишком часто смотрел на часы вместо того, чтобы запоминать. Теряю на этом много времени. Сконцентрируйся, приятель, сконцентрируйся!»

Внимание, конечно, необходимое условие успешного запоминания. Если мы забываем имя нового знакомого, то это потому, что мы не были достаточно внимательны, сконцентрировавшись на обдумывании того, что хотим сказать. Отчасти именно поэтому техники вроде создания визуальных образов и дворца памяти так хорошо работают: они вынуждают нас быть такими внимательными и вовлеченными в происходящее, какими мы обычно не бываем. Вы не можете создать образ слова, числа или имени, не подумав над ним. И невозможно обдумывать что-то без того, чтобы сделать это «что-то» более запоминающимся. Проблема, с которой я столкнулся во время тренировок, заключалась в том, что мне быстро становилось скучно и я позволял себе отвлечься. И пускай дворец памяти заполнен яркими, четкими интересными образами — ты будешь всматриваться в ряды случайно выбранных цифр только до тех пор, пока тебе не захочется узнать, нет ли чего более интересного в соседней комнате. Например, что это за звук?

Эд, взявший привычку называть меня «сын», «молодой человек» и «герр Фоер», настаивал на том, что я перестану отвлекаться тогда, когда усовершенствую свою экипировку. Все серьезные мнемоники носят наушники. Некоторые, особенно серьезные, носят наглазники, чтобы сузить поле зрения и избавиться от внешних раздражителей. «Лично я считаю, что это смешно, но в твоем случае это может оказаться полезным вложением средств», — сказал Эд во время очередного телефонного разговора (мы перезванивались дважды в неделю). В тот же день я отправился в хозяйственный магазин и приобрел пару промышленных наушников и лабораторные защитные очки. Я закрасил очки черным и просверлил маленькие дырочки в каждой из пластиковых линз. С этого момента я всегда надевал их, когда упражнялся.

Мне нелегко объяснить людям, что я живу с родителями, дабы сэкономить пару баксов, пока я точу зубы, намереваясь стать настоящей акулой пера. Но вот говорить о том, что я делал в их подвале, где стены сплошь обклеены страницами, исписанными случайными числами, а на полу разбросаны старые альбомы с фотографиями выпускников разных школ (купленные на блошином рынке), я не то чтобы стыдился, а просто не очень хотел.