Уже ближе к четырём по просьбе отца приезжает Игнат. Он первым делом крепко меня обнимает, а затем коротко целует в губы. Заглядывает в глаза, всерьёз спрашивая, как я себя чувствую.
– Что за нелепый вопрос? – раздражаюсь всё сильнее. – Я сбила человека, Игнат! Человека, слышишь?
– Агрессировать не надо, Арин, – недовольно хмурится, запуская двигатель.
Вымученно выдыхаю. Он-то не причём естественно, но сейчас меня правда лучше бы вообще не трогать. Скверный характер в такие моменты я демонстрирую во всей красе.
– Виктор Сергеевич всё разрулит, не пыли. А если понадобится, я и свои связи подключу.
Голос – ровный и спокойный. Будто он на сто процентов уверен в том, что говорит. В принципе я тоже всегда считала, что не существует проблемы, которую не способен решить мой отец. Но нынешняя ситуация…
– Это статья и тюрьма! – озвучиваю то, от чего мороз ползёт по коже.
В своём богатом воображении я уже в красках нарисовала и суд, и камеру.
– Арин, – Игнат поворачивается ко мне и вскидывает бровь. – Ну какая тюрьма?
– Обыкновенная! Я, чёрт возьми, убийца! Понимаешь ты или нет? – хрипло ору на всю машину.
– Да погоди ты! Может этот поломанный ещё оклемается. Молодой организм, все дела, – равнодушно жмёт плечом и смотрит в боковое зеркало перед тем, как обогнать плетущуюся впереди камри.
– Оклемается? – качаю головой. – Он не дышал. Люди сказали, что пульса не было.
– Люди… мало ли, что они болтают! Не нагнетай раньше времени! – цокает языком. – Из больницы ещё не сообщили, что сбитый тобой парень умер.
Отворачиваюсь к окну.
Меня бесит тот факт, что Ахметов ведёт себя так, будто ничего страшного не произошло.
– Как вообще эта нелепость с тобой приключилась? Ты его не заметила, что ли? – расспрашивает о подробностях ДТП таким тоном, словно решил узнать погоду на завтра.
– Не хочу опять по новой рассказывать. Я устала, – отрезаю сухо, давая понять, что на откровенный диалог не настроена.
Не готова разговаривать на эту тему ещё и с ним. Молчу какое-то время, уставившись на свои подрагивающие ладони. По-хозяйски открываю бардачок и забираю оттуда пачку дорогих сигарет.
Игнат без комментариев передаёт мне зажигалку. Сам-то он в своей машине никогда не курит и другим этого делать не позволяет, а я вот, не спрашивая, опускаю стекло и нагло затягиваюсь до сладкой рези в лёгких. Блаженно закрываю глаза. Сейчас меня меньше всего заботят его загоны по поводу отсутствия запаха табака в салоне. Эту мою маленькую шалость суровый и непреклонный Ахмет стерпит. Пусть и сквозь зубы, неохотно, но стерпит…
Жених отвозит меня домой, поднимается вместе со мной на лифте и провожает до двери, где я сообщаю ему о том, что хочу остаться одна. К счастью, Игнат не спорит и не выражает открыто своего недовольства. Может, всё-таки до него доходит, что ситуация, в которую я вляпалась, крайне серьёзная, а может, он просто понимает, что в данный момент лучший вариант – дать мне возможность побыть наедине с собой.
Оказывается, так себе затея. Тишина пустой квартиры давит и угнетает ещё больше. Уж лучше его докучливая забота, чем вот так. Надо было всё же позволить ему войти…
Я направляюсь в ванную, сижу там больше часа и курю одну сигарету за другой. Прихватила пачку с собой. Бросила, называется… Хотя в свете последних событий это не имеет никакого значения.
Отправляюсь в свою комнату, наглухо закрываю плотные шторы и забираюсь в постель. Натягиваю одеяло до самого подбородка, потому что меня начинает знобить, хотя в квартире тепло. Лежу, всматриваясь в чернильную темноту. Она меня топит, нервирует. Заставляет чувствовать себя испуганной и слабой. Верно говорят, нет ничего хуже, чем ожидание. А уж в моём случае, так тем более.
Поворачиваюсь на бок. В ушах всё ещё стоит тот невыносимый глухой стук. Звук удара Его тела о мою машину. И стоит мне лишь на мгновение прикрыть глаза, как этот кошмар оживает в воображении снова и снова. Будто кассету заело на повторе, а меня раз за разом заставляют просматривать один и тот же отрывок.
От этой мысли, внезапно прострелившей сознание, становится невыносимо жутко. Это ведь чей-то сын, внук, брат. Возможно муж или даже отец. Совершенно не помню лица парня, но он точно не намного старше меня.
Положа руку на грудь, не могу назвать себя верующим человеком. Молитв не знаю, пост не соблюдаю, в церковь хожу крайне редко, но сейчас почему-то пальцы сами собой тянутся к нательному кресту.