Её звали Малышка

- Сорок восемь пять семь крепости. Сорок восемь пять семь крепости. Уточните ваши позиции - с непривычным акцентом повторяла неведомая радистка. - Сорок восемь пять один крепости. Следую в вашем направлении, уточните ваши позиции...

  Обер-лейтенант Квизда с детства любил смотреть на звёзды. И сейчас, когда выдалась редкая свободная минутка - когда слабое место между двумя полками, где вчера прорвалась группа русских уже усилено, а остатки гарнизона на прорыв ещё не пошли - он сидел, прислонившись спиной к берёзе и с подлинно арийской созерцательностью смотрел на небо. Там, в величественной пустоте, среди мерцающих звёзд еле заметной точкой летел метеор.

Немец с живым интересом наблюдал за этим редким природным явлением. Мысли о метеоре наводили его пытливый ум на всяческие сложные, но оттого не менее интересные вопросы мироздания и гармонии вселенной. Квизда любил подобные размышления - они будто бы делали его причастным к некоему сакральному знанию, вполне приличествующему офицеру нордического происхождения. Погрузившись в себя, он не сразу заметил, что причина подобных мыслей потихоньку становится всё ярче...

Обер-лейтенант вскочил на ноги лишь тогда, когда ставший уже ярче звёзд метеор вдруг повернул. Квизда был достаточно образован, чтобы понимать, что нормальный метеор так себя не ведёт, и достаточно смел, чтобы решиться поднять тревогу - на войне любое странное происшествие должно в первую очередь считать происками врага.   Он даже успел вскочить на велосипед, когда, подняв ещё раз голову, понял, что не успеет. Обер-лейтенант не почувствовал боли - его сердце изжарилось ещё до того, как ударная волна отшвырнула его мгновенно обуглившееся тело на добрую сотню метров.

В расположение сорок пятой пехотной дивизии пришёл ад.

  - Сорок восемь пять один крепости, - Фомин воспринимал далёкий голос лишь краем сознания, пытаясь одновременно воспринять то, что видели глаза. - Сорок восемь пять один крепости. Требуется повторный заход? Сорок восемь пять один крепости...   

- Нет, - мозг, наконец, понял, что от него хотят. - Повторения не требуется...   

- Поняла тебя, крепость. Ноль семь.   

Что значит "ноль семь", Фомин не знал, но это было уже не важно. Как зачарованный он глядел на заднюю половину тела в немецкой форме, неведомым образом оказавшегося у входа в каземат. Передней части не было - чёрные внутренности трупа были видны прямо сквозь остатки прогоревших рёбер.      

* * *   

  Бомбардировщик Кретовой подавлял. Берия, лично курировавший работу по данному направлению с самого начала, до сих пор не мог спокойно смотреть на это изделие человеческих рук. Даже такой, после аварийной посадки, с отстреленными плоскостями, изуродованными эмиттерами то ли разрядного щита, то ли систем слежения, прогоревшим чешуйчатым панцирем термозащиты и вываленными наружу электрическими кабелями и шлангами гидро- и пневмосистем. Самолёт - по крайней мере большинство конструкторов и учёных склонялись к мнению, что "объект" больше напоминает самолёт, нежели что-то иное - производил впечатление Змея-Горыныча после тяжкой битвы с богатырями. Израненный (отвалившаяся чешуя внешнего корпуса с "вывалившимися" внутренностями проводов и шланков), ослабленный настолько, что нет сил пошевелиться, с перебитыми крыльями - но всё ещё живой. И - отнюдь не сломленный.   

Из люка боевой рубки (назвать её кабиной значило погрешить против истины) доносились привычные бодрые ритмы какой-то весёлой песенки. Нарком на минуту прислушался - девчачий голос старательно выводил про солнышко, птичек и прогулки. Всё же у Кретовой был своеобразный такт - песни на немецком языке она включала только один раз, когда в ангаре задержались на ночь два инженера из поволжья, хотя, по собственному признанию Малышки, среди них были и её любимые. Лаврентию Павловичу довелось читать документы по так и не реализованным гитлеровским планам относительно населения Союза ССР и, несмотря на то, что они так и остались лишь на бумаге, немецкая речь могла вызывать у людей неприятные воспоминания...   

  Пилот бомбардировщика, которому было не суждено больше подняться в небо, занималась расчётами. Суматошные и хаотичные синие всполохи индикаторов бортовых ЭВМ, насколько нарком разбирался в технике будущего, свидетельствовали о том, что электроника загружена по-максимуму.   

- Как настроение? - поинтересовался Лаврентий Павлович.   

- Нормально, - несколько отстранённо сообщила Малышка. - Я стихи начала писать - хотите послушать?  

 - Давай, - согласился нарком. Он уже привык к тому, что "попаданка" - предложенное Кретовой определение как-то само прижилось среди посвящённых - мыслит весьма экстравагантно для советских людей середины двадцатого века, да к тому ещё и довольно обидчива. Впрочем, за свою жизнь ему очень много раз приходилось иметь дело с людьми не менее странных, чему у собеседницы характеров, и он принимал предложенную ей игру. Это забавляло его, да и саму Малышку, похоже, тоже.   

- Кхм... - та делано прокашлялась, и продекламировала:   

Белая берёза,

Белая скала.   

Я к берёзе белой