Это был тяжелый удар — не только потому, что Айк любил футбол и был страстным игроком. Футбол служил надежной защитой от крупных неприятностей в академии. В течение долгого времени у Эйзенхауэра была депрессия, которую он преодолел с огромным трудом. Соседям по комнате он говорил, что теперь ему нечего делать в академии и, скорее всего, он бросит учиться{72}. Но постепенно Дуайт пришел в себя, хотя его успеваемость, и без того не самая высокая, упала еще ниже. На первом году обучения он был на 57-м месте из 212 кадетов, теперь же стал 81-м на курсе, насчитывавшем 177 слушателей{73}.
Он несколько утешился, поняв, что может по крайней мере бегать на длинные дистанции. Кроме того, памятуя его заслуги в спорте, футбольная команда избрала его руководителем группы поддержки (в США такую личность называют
Точно так же Эйзенхауэр и в качестве полководца, и будучи президентом, не стремился к единоличному принятию решений, внимательно выслушивал своих советников. Как и в футболе, он предпочитал командную работу с осознанием всеми участниками «игры» своих обязанностей, от выполнения которых зависел общий успех. На закате жизни он писал: «Я полагаю, что футбол больше, чем любой другой вид спорта, может привить людям понимание того, что победа достигается в результате трудных, чуть ли не каторжных усилий, работы в команде, уверенности в себе и целенаправленного энтузиазма»{74}.
В июне 1915 года Дуайт Эйзенхауэр окончил академию и получил низшее офицерское звание — лейтенанта второго класса. Отзывы преподавателей и начальников о нем, от которых зависело начало армейской карьеры, были в целом положительными, но неоднозначными. В одном из них говорилось, что он «рожден командовать»; в другом можно было прочитать, что выпускник «полностью удовлетворен своей армейской жизнью, уделяет должное внимание своим обязанностям и отдыху, но в нем невозможно увидеть человека, который настолько отдается своему делу, что ничто другое для него не имеет значения»{75}. В обеих характеристиках содержалась доля истины. Будущее показало полководческий талант выпускника академии и в то же время его стремление быть разносторонним человеком, а не солдафоном, который не видит вокруг себя ничего, кроме службы.
При всех недостатках Вест-Пойнта, консерватизме и формализме, которыми было проникнуто воспитание новых офицеров, Дуайт получил неплохие профессиональные знания, которые теперь надо было подкреплять практическим опытом. Но это было, пожалуй, не главное. За четырехлетнее пребывание в академии он воспитал в себе армейский дух, гордость, с которой носил звание офицера Соединенных Штатов как члена сословия, во многом отличающегося от представителей штатских профессий, прежде всего — готовностью отдать жизнь в защиту интересов своей страны. В отличие от многих других офицеров он не презирал людей гражданских, но всё же относился к ним свысока.
Пройдет немало лет, пока Эйзенхауэр поймет, что военным следует защищать не государство, не абстрактный «народ», а каждого человека в отдельности, что воевать надо не числом, а умением, что во имя победы над врагом нельзя бездумно растрачивать человеческие жизни, что сражения и целые военные кампании надо вести так, чтобы причинить противнику максимальный ущерб при наименьших потерях в своих войсках.
Хотя в некотором отношении Дуайт сопротивлялся консервативному духу Вест-Пойнта, этот дух просто не мог не заразить начинающего офицера, и ему пришлось затратить немало усилий, чтобы преодолеть склонность к примирению с отживающим, иметь смелость отстаивать свою позицию даже тогда, когда она противоречит позиции большинства.