Эйзенхауэр

Бригадный генерал Лусиан Траскотт, направленный в мае 1942 года в Объединенный штаб союзников в Лондоне, перед отъездом явился к Эйзенхауэру и провел день в его управлении. Он вспоминал, с каким вниманием слушал дискуссии между офицерами оперативного управления и как был поражен при виде бесконечной цепи работников других управлений министерства, военно-морских офицеров, конгрессменов и всевозможных иных лиц, прошедшей через кабинет Эйзенхауэра задень, и теми спокойствием и вниманием, с которыми хозяин кабинета выслушивал визитеров, проявляя «экстраординарную способность моментально обращать внимание на самую значимую часть проблемы или слабое место любого предложения». Эйзенхауэр, по словам Траскотта, обладал «великолепными манерами и постоянно оставался в хорошем настроении»^{180}. Это было мнение о человеке, который при необходимости становился грубым, не гнушался непристойных выражений, нередко проявлял гнев, раздражение и нетерпение. Воспоминания Траскотта свидетельствуют, что Эйзенхауэр к этому времени научился при необходимости держать себя в руках и производить благоприятное впечатление.

В то же время Эйзенхауэр всё более критично относился к некоторым военным в высоких чинах и даже к целым подразделениям военных министерств. Особенно он невзлюбил командующего американским флотом адмирала Эрнеста Кинга, который, по общему мнению, был талантливым флотоводцем, хотя нередко позволял себе настолько самостоятельные решения, что они нарушали общий замысел крупной операции^{181}. Скорее всего, именно поэтому Эйзенхауэр относился к нему с постоянным подозрением, иногда оправданным, но чаще беспочвенным. В дневнике Эйзенхауэра встречаем неприязненную оценку: «…любящий действовать произвольно, упрямый тип, у которого немного ума, но зато тенденция оскорблять подчиненных». Отталкиваясь от примера Кинга, Дуайт размышлял о стиле современной войны, в основу руководства которой должны быть положены решения и действия коллектива единомышленников и ни один человек «не может стать Наполеоном или Цезарем»^{182}. Разумеется, в такой оценке была лишь часть правды, ибо после коллективной выработки решений на войне решающий приказ отдает один человек, несущий личную ответственность за операцию. Именно так будет поступать сам Эйзенхауэр на полях сражений.

Более основательные претензии предъявлялись Дуайтом некоторым подразделениям Генштаба, в частности разведывательному управлению G-2. Изучив кадровый состав управления, он пришел к выводу о его «шокирующих недостатках». В управлении, особенно в его представительствах за рубежом, служили «джентльмены, приемлемые в [высшем] обществе», зачисленные туда благодаря финансовому положению их самих или их родственников. В результате доклады, которые Эйзенхауэр получал от разведки, были неточны, а иногда просто полны фантазий. Он с негодованием записал в дневнике, что военный атташе США в Румынии (и одновременно сотрудник разведывательного управления) сообщил, будто Гитлера разгромить невозможно, поскольку тот держит в резерве 40 тысяч самолетов. Поскольку как раз в это время немцы потерпели первое крупное поражение под Москвой, Эйзенхауэр выразил обоснованное сомнение в целесообразности решения, по которому мощные военно-воздушные силы США не вводятся в боевые действия, а прозябают в резерве. Приказано было тщательно проверить полученные данные. Оказалось, что доклад сотрудника G-2 из Румынии был выдумкой^{183}. Последовал рапорт Эйзенхауэра Маршаллу, и по распоряжению последнего было начато совершенствование разведывательной службы.

Тем временем приближались первые реальные военные действия вооруженных сил США против фашистского блока.

Глава четвертая. БРИТАНСКАЯ МИССИЯ

Стратегические планы

Союзники по антигитлеровской коалиции начали разрабатывать согласованные планы на состоявшейся в Вашингтоне конференции под кодовым названием «Аркадия», продолжавшейся с конца декабря 1941 года до середины января 1942-го, что было связано с серьезными различиями в мнениях американских и британских участников.

Эйзенхауэр участвовал в конференции еще в качестве заместителя Джироу. Американцы были обижены тем, что британские коллеги смотрят на них сверху вниз, считая неопытными и не готовыми к большой войне. Дуайт записал в дневнике: «Беседы с британцами становятся утомительными. С ними трудно разговаривать, очевидно, потому, что боязно сказать, что делать и как это осуществить»^{184}. Но, пожалуй, он был единственным, кто смог подняться над чувством национальной гордости. Оказалось, он умел дипломатично поворачивать бесплодные споры о приоритете в позитивное русло выработки союзных планов.