Эйзенхауэр

И всё же реальная ситуация в мире, установление в странах Центральной и Юго-восточной Европы просоветских режимов, антиамериканские заявления, звучавшие в СССР с самых высоких трибун, заставляли Эйзенхауэра переходить на позиции холодной войны. Он по-прежнему не верил, что Советы готовятся к войне за мировое господство, хотя и признавал, что компартии послушно выполняют волю Москвы, существуют в основном на советские средства, являются не только инструментом пропаганды коммунизма, «советского образа жизни» и антиамериканизма, но и одним из звеньев разведывательной деятельности в пользу СССР. В ряде меморандумов начальник штаба армии обращал внимание на необходимость быть готовыми к отражению агрессии, оказанию помощи государствам, которые ей подвергаются, и в то же время не закрывать двери для переговоров с СССР на базе мирного сосуществования. Дуайт был одним из первых западных государственных деятелей, провозгласивших и стремившихся настойчиво проводить в жизнь курс на сосуществование при сохранении стратегии «сдерживания».

В таком сочетании двух направлений внешней политики Эйзенхауэр особое внимание уделял укреплению сотрудничества с Великобританией. Вскоре после своего назначения он договорился с британскими коллегами о проведении неформальных секретных встреч отраслевых сотрудников штабов обеих стран. «США и Соединенное] К[оролевство], — указывал Эйзенхауэр в меморандуме, написанном в июне 1946 года, — настолько связаны между собой в военных операциях, что определенное сотрудничество должно продолжаться, чтобы прибегать к нужным предосторожностям»^{438}.

Между тем в семье Дуайта происходили изменения. В июне 1947 года Джон женился на дочери полковника Барбаре Томпсон, с которой познакомился во время прохождения военной службы. Дуайт и Мейми были довольны, что их невестка из семьи военных, понимает особенности и трудности офицерской жизни и готова с ними считаться. Старшие Эйзенхауэры сделали молодоженам дорогой по тем временам подарок — небольшой автомобиль. Мейми рассказывала: «Айк и я полюбили Барби с первого взгляда, и она нас полюбила — всё это произошло очень просто»^{439}. После женитьбы сына Дуайт непрестанно повторял молодым, что хотел бы как можно скорее стать дедом.

Но не только семейные дела отвлекали его от штабной рутины. В 1948 году предстояли президентские выборы, и всё чаще фамилия Эйзенхауэра называлась в числе возможных кандидатов. Он получал сотни писем с предложением выставить свою кандидатуру, в ответах на которые неизменно выражал благодарность за доверие и заверял адресатов, что его вполне устраивает должность начальника штаба, а по истечении срока службы он намерен стать обычным пенсионером. Ему не верили, считая, что Дуайт просто скрывает свои планы до удобного момента. Факт, что в 1948 году он не собирался баллотироваться на высший пост, можно считать вполне доказанным, вытекавшим из всего поведения генерала. После одной из пресс-конференций в Пентагоне репортер нагнал Эйзенхауэра в коридоре и настоятельно потребовал ответа на вопрос: «Нет ли каких-либо обстоятельств, даже самых отдаленных обстоятельств, которые явились бы для вас соблазном войти в политику?» Согласно отчету этого журналиста, генерал широко расставил ноги, положил руки в карманы и, пристально глядя на него, почти по слогам произнес: «Видишь ли, сынок, я не могу представить себе никаких обстоятельств, которые смогли бы вытянуть из меня согласие рассматривать любой политический пост, начиная с живодера и кончая царем Вселенной»^{440}.

Это было совершенно нелогичное заявление, так как ни та ни другая «профессия» к политическим постам отношения не имели, но оно, пожалуй, свидетельствовало об отсутствии у генерала мыслей по поводу его выдвижения и о раздражении, которое вызывали у него непрекращавшиеся разговоры об этом. Своим резким ответом, который моментально попал в прессу, Эйзенхауэр явно стремился положить конец всякого рода домыслам.

Но в глубине сознания Дуайт сравнивал политику Трумэна с собственными оценками и возможными действиями, и ему казалось, что он принял бы более удачное решение, резко сократил бы правительственную бюрократию, на которую не посягал нынешний президент, сумел бы, в отличие от Трумэна, добиться ослабления напряженности, возраставшей в мире. В августе 1947 года он писал сыну: «Каждый день приносит новые доказательства беспокойства и напряженности в мире. Иногда я думаю, что смог бы в большей мере сосредоточиться на них, если бы я не был так далеко отстранен от них, что всю информацию я получаю из газет, и у меня есть нехорошее чувство, что я во всяком случае не могу ничего сделать в связи со всеми этими делами»^{441}.