Эйзенхауэр. Солдат и Президент

"Что вы будете делать с большим количеством наземных войск в Европе? — риторически парировал Эйзенхауэр. — У кого из присутствующих здесь есть идея на этот счет? Хотите ли вы начать наземную войну?" Громким голосом и с глубоким чувством Эйзенхауэр сказал далее: "Вы, конечно, не собираетесь вести наземную войну в Европе. И если мы пошлем туда еще несколько тысяч солдат или даже несколько дивизий, что это даст нам?" Чалмерс Робертс хотел знать, согласен ли Эйзенхауэр с тем, что американская общественность "считает возможной войну в сложившейся ситуации". Эйзенхауэр ответил утвердительно, он полагал, что общественность слишком хорошо осведомлена. "Я выступаю против того, чтобы все превращать в предложения истеричного характера, призывающие к необдуманным и поспешным действиям".

Затем он вернулся к вопросу о 50 тысячах войск — что произойдет, если Конгресс заставит его вернуть их? "Где я их размещу? — спросил Эйзенхауэр и продолжил: — Наверное, в каком-либо месте, где приятно скрывать их от посторонних глаз, потому что я не знаю, что еще могу делать с ними".

Эдвард Фоллиард попросил Эйзенхауэра прокомментировать широко распространенное убеждение, будто для Администрации "сбалансированный бюджет важнее национальной обороны". Фоллиард предположил, что бюджет располагает большей суммой средств, — увеличит ли в таком случае Эйзенхауэр затраты на военные нужды? Эйзенхауэр ответил так: "Я не стал бы тратить [такие] деньги на вооруженные силы Соединенных Штатов..."

Ответы Эйзенхауэра не удовлетворили репортеров. Питер Лисагор своим последним вопросом, выступая также и от имени других, выразил недоумение. Он процитировал предыдущее высказывание Президента: "Ядерная война никого не освободит", — утверждая, что исключает возможность наземной войны в Центральной Европе, после чего поинтересовался, можно ли дать какой-то промежуточный ответ. Этот вопрос предоставил Эйзенхауэру возможность использовать пресс-конференцию не только для успокоения американцев, но и для того, чтобы послать известие Советам. "Я не говорил, что ядерная война является абсолютно невозможной, — ответил он. — Я сказал, что она не может, как я это вижу, никого освободить. Разрушение не является хорошей полицейской силой. Вы ведь не бросаете ручные гранаты на улицах для поддержания порядка, чтобы не подвергать прохожих нападению грабителей. Но вы вполне можете их использовать, если Советы блокируют Берлин"*3.

Одна из главных задач Эйзенхауэра состояла в том, чтобы успокоить публику. В марте трижды — в обращениях к Объединенному комитету начальников штабов, лидерам республиканцев и к лидерам демократов — он останавливался на этой теме. Джон Эйзенхауэр записал его слова на совещании в Объединенном комитете начальников штабов. "Президент подчеркнул необходимость избегать излишней реакции. Поступая таким образом, мы даем Советам средства для ведения войны". Президент подчеркнул, что Хрущев желает только досадить Соединенным Штатам. Он еще раз выразил мнение, что мы должны рассматривать эту проблему во временных рамках, на протяжении не шести месяцев, а сорока лет. "Советы всегда будут пытаться держать нас в состоянии потери равновесия, — сказал Эйзенхауэр. — Сначала Берлин. Затем — Ирак. Потом Иран. Везде, где только могут, они стараются вызвать беспорядки", и "они хотят, чтобы мы приходили в состояние безумия каждый раз, когда они создают беспорядки в этих местах"*4.

Причина, как ее объяснял Эйзенхауэр республиканским и демократическим лидерам, заключалась в том, — и он считал, что каждый, кто читал Ленина, знает о ней, — "что цель коммунистов — вынудить нас тратить как можно больше денег, чтобы довести до состояния банкротства". Поэтому будет неправильным драматизировать берлинский вопрос, объявил он. "Это непрерывный кризис... и Соединенные Штаты должны продолжать жить с этим кризисом, конечно, в течение того срока, пока мы намерены оставаться здесь". Он отверг вопрос об освобождении Восточной Европы как иллюзию, объяснив, в чем наиболее реалистичная надежда Америки: "Президент стал разъяснять нашу долгосрочную политику: необходимо удерживать занимаемые позиции до тех пор, пока Советы не дадут образование своим людям. Поступая таким образом, они будут сеять семена разрушения злобной силы коммунизма. Но пройдет много времени, прежде чем воцарится порядок"*5.

Одна из странностей холодной войны — это то, что каждая сторона ожидала развала другой стороны под воздействием собственных противоречий. Эйзенхауэр глубоко верил, что в конце концов свобода возобладает, но он также знал — и учитывал это обстоятельство, — что Хрущев твердо верит в победу коммунизма. Именно поэтому он сказал членам своего Кабинета 13 марта: "...достаточно оснований полагать, что русские не хотят войны", поскольку чувствуют: они уже выигрывают. Такая оценка ситуации давала Эйзенхауэру возможность проводить политику одновременно примирения и твердости.