Эйзенхауэр. Солдат и Президент

Неделю спустя в игре против "Тафтс" Эйзенхауэр повредил колено. Нога распухла, и ему пришлось провести несколько дней в госпитале, правда, к финальной игре против команды Военно-морского флота он надеялся поправиться. Но перед самой игрой, спрыгнув с лошади в манеже, он снова поранил колено, порвав хрящи и сухожилия. Врачи наложили гипс, от боли Эйзенхауэр не спал несколько дней. Когда армейская команда проиграла финал, он совсем загрустил. "Кажется, я никогда больше не буду улыбаться, — писал он своему другу. — Друзья, которые называли меня "Веселым Джимом", зовут теперь "Печальником". А главное — это проигрыш, ненавижу свое нынешнее беспомощное состояние. Я стал таким брюзгой, что ты меня не узнаешь"*23.

Когда врачи сняли гипс и сказали Эйзенхауэру, что он больше никогда не сможет играть в футбол, он и вовсе пал духом. Депрессия была столь глубока, что соседу по комнате несколько раз пришлось уговаривать Эйзенхауэра не бросать академию. Позднее он вспоминал: "Жизнь почти потеряла для меня всякий смысл. Ничего не хотелось"*24.

Учиться он стал хуже. На первом курсе он был пятьдесят седьмым из двухсот двенадцати курсантов, а на втором, когда он повредил колено, опустился на восемьдесят первое место среди ста семидесяти семи. Но хотя играть он уже больше не мог, интерес к футболу не потерял. Он стал лидером болельщиков, что дало ему опыт публичных выступлений: накануне важных игр он обращался ко всем слушателям академии с призывом горячо поддерживать свою команду.

Его любовь к футболу подкреплялась хорошим знанием всех тонкостей игры, вот почему футбольный тренер предложил ему тренировать юниорскую команду. Он взялся за дело с жаром и быстро добился успеха, побеждая почти во всех играх и готовя игроков для главной команды.

Работа с командами — а он их тренировал немало — укрепила его любовь к футболу. Подобно многим другим болельщикам, он видел в футболе нечто большее, чем просто спортивное соревнование. Тренерские занятия выявили его лучшие черты — организованность, энергию и дух соперничества, оптимизм, высокую работоспособность, умение концентрироваться, талант работать с наличными ресурсами, а не жаловаться на отсутствие требуемого и дар извлекать лучшее в игроках.

Во время второй мировой войны кое-кто из сослуживцев сравнивал его генеральскую тактику с работой хорошего футбольного тренера, расхаживающего у бровки и призывающего игроков к атаке. В разговоре со своими командирами дивизий и корпусов и в приказах верховный главнокомандующий часто употреблял различные футбольные термины, типа "забить гол" и "получить территориальное преимущество".

Как генерал и как президент Эйзенхауэр требовал совместной работы и командного духа. В конце своей жизни он писал: "Я считаю, что футбол, может, более любого другого вида спорта, способствует воспитанию в людях чувства, что победа приходит в результате тяжелого — иногда каторжного — труда, совместной работы, уверенности в собственных силах и самоотверженности"*25. Миллионы американцев могут засвидетельствовать, что из футбольных игроков и тренеров получаются надежные люди, способные выполнить поставленную задачу.

Эйзенхауэр окончил Уэст-Пойнт в июне 1915 года. Его, словно потоком, внесло в академию и тем же потоком направляло все студенческие годы. Он получил бесплатное образование и обостренное чувство долга.

Лето после окончания академии и до поступления на военную службу младший лейтенант Эйзенхауэр провел в Абилине. Он постоянно встречался с Глэдис Хардинг, белокурой дочерью хозяина всего грузового транспорта в городе. Они с Глэдис встречались еще в старших классах школы, но тогда это было "несерьезно". В то время он назначал свидания и Руби Норман, и другим местным девушкам. Но в июле 1915 года он влюбился до беспамятства. Отец Глэдис, судя по всему, предупредил ее, что "солдатик" для нее не пара, но когда Эйзенхауэр в августе получил свое первое назначение в Сан-Антонио, он написал ей: "Больше чем когда-либо я мечтаю услышать от тебя заветные три слова... Ведь я люблю тебя и хочу, чтобы ты знала об этом. Была в этом так же уверена, как и я. Верила в меня и доверяла мне, как своему отцу".

Неделю спустя он писал ей, что "твоя любовь для меня — вселенная. Все остальное не имеет значения". Прочитав ее письмо, он признается: "Мои глаза затуманились от слез, я должен был прервать чтение, шепча: "Я люблю тебя, Глэдис, я люблю тебя, Глэдис". А теперь, моя прекрасная леди, я прочту твое письмо еще раз, а потом встречу тебя в мечтах, если ты, конечно, явишься на свидание. И там, в мечтах, как прежде в действительности, ты будешь моим самым дорогим и близким другом и возлюбленной женой".