Эйзенхауэр. Солдат и Президент

Макартур, очевидно, не разделял щепетильных соображений Эйзенхауэра. Он считал и часто говорил, что на азиатов звания и титулы производят особое впечатление. А поскольку это соответствовало и его вкусам, он принял звание фельдмаршала, объяснив Эйзенхауэру, что "он не мог отклонить предложение, не обидев президента". Эйзенхауэр отметил, что при этом Макартур "сиял от радости" *28

Макартур сам придумал себе форму для церемонии, которая состоялась 24 августа 1936 года во дворце Малаканан. Разодетый в блестящую пару, состоящую из черных брюк и белого кителя, украшенного аксельбантами, звездами и узорами на лацканах, Макартур милостиво принял золотой жезл из рук миссис Кезон. Макартур произнес свою типичную напыщенную речь, которую один из его офицеров, капитан Боннер Беллерс, впоследствии ставший его близким советником, назвал "Нагорной проповедью, одетой в мрачную сегодняшнюю реальность. Я ее никогда не забуду".

Для Эйзенхауэра же все событие выглядело "фантасмагорией". Пять лет спустя, в 1941 году, оно стало в его глазах еще более фантасмагоричным, когда Кезон сказал ему, что "не он был автором этой идеи, Макартур сам придумал для себя столь звонкое звание" *29.

По свидетельству Эйзенхауэра, в начале января 1938 года Макартуром овладела идея: "Моральный дух населения возрастет, если люди смогут увидеть хотя бы часть своей рождающейся армии в столице страны Маниле". Он приказал своим помощникам организовать передислокацию частей со всего острова на поле рядом с Манилой, пусть они постоят лагерем три-четыре дня, а потом пройдут большим парадным маршем через город. Эйзенхауэр и Орд быстро оценили стоимость такого мероприятия и заявили Макартуру, "что в рамках существующего бюджета это сделать невозможно". Макартур отмахнулся от их соображений и приказал им выполнить поручение.

Они повиновались. Вскоре о подготовке к параду узнал Кезон. Он вызвал Эйзенхауэра к себе, чтобы выяснить, что происходит. Эйзенхауэр был поражен — он считал, что Макартур обсудил свой проект с президентом. Когда он понял, что это не так, он отказался обсуждать далее эту проблему с Кезоном, пока не поговорит с Макартуром. Вернувшись в свой кабинет в отеле "Манила", Эйзенхауэр нашел там взбешенного Макартура. Кезон позвонил ему по телефону, сказал, что его ужасает мысль о возможной стоимости парада и что он просит немедленно отменить все приготовления.

Затем Макартур сообщил своим сотрудникам, что "он никогда никого не просил" готовиться к параду по-настоящему. Он просто хотел, "чтобы были тихо изучены возможности". Пораженный Эйзенхауэр " не знал, что и сказать. Наконец, я сказал ему: "Генерал, все, что вы утверждаете, означает, что я лгу, а я не лжец и хотел бы немедленно вернуться в США". Он обнял меня за плечи и сказал: "Право же, смешно видеть тебя в таком гневе". А потом был любезный и вежливый. Наконец, он сказал: «Это недоразумение, давай забудем»"*30.

Но Эйзенхауэр так никогда и не смог забыть; тридцать лет спустя он волновался, описывая эту сцену. "Возможно, никто так ожесточенно не воевал против своего начальства, как я против Макартура. Я спрашивал его снова и снова: «Почему, черт возьми, вы не уволите меня? Вы делаете вещи, с которыми я абсолютно не согласен, и вам это прекрасно известно»" *31.

Макартур не уволил Эйзенхауэра по одной простой причине — он в нем нуждался. Эйзенхауэр обеспечивал его связь с Кезоном, он был его "глазами и ушами", наблюдая за тем, что происходит в различных частях и лагерях, он был управляющим его хозяйством, составителем его речей, писем и докладов. Макартур знал, что Эйзенхауэр практически незаменим, и, часто повышая голос на Эйзенхауэра, он столь же часто находил повод щедро похвалить его. В типичной для него рукописной заметке, посвященной работе Эйзенхауэра над политическим докладом, Макартур писал: "Айк, это превосходно во всех отношениях. Тут ничего не надо поправлять. Язык настолько простой и ясный, что не оставляет места для двусмысленностей, и в то же время такой гибкий, что обеспечивает успешную реализацию предложений". Кезон также выражал Эйзенхауэру признательность за помощь. Когда Эйзенхауэр написал речь для Кезона, президент прислал ему записку: "Превосходно. Вы прекрасно выразили мои мысли и выразили их лучше, чем я смог бы это сделать сам" *32.

Так что, несмотря на сильное желание служить в американской армии, несмотря на безрадостную жизнь, несмотря на стычки с боссом, Эйзенхауэр не имел шансов покинуть Филиппины. Макартур никогда бы не принял его просьбы о переводе, он даже не позволил бы ему сделать такой официальный запрос или же включить его в личное досье.

Но были и радости. Прибавка к зарплате, новая шикарная квартира, хорошая школа для Джона, и, наконец, в июле 1936 года вместе с остальными выпускниками его года Эйзенхауэру присвоили звание подполковника.