Екаб Петерс

Не с легким сердцем решили судьбу ответственного работника ЧК Барка, который «в течение целого года, вопреки многочисленным приказаниям ВЧК о поднятии дисциплины и уровня сознательности среди сотрудников, позволил себе устраивать пьяные кутежи совместно с подчиненными ему сотрудниками и сотрудницами в Старом городе, т. е. на глазах местного населения, коими дискредитировал Советскую власть и органы ЧК, позорил имя Коммунистической партии, членом которой он состоял». Барка, этого «аристократа Владимира Генриковича», как иногда он сам себя представлял, тоже расстреляли и объявили об этом в «Известиях» Туркестанской республики.

В двадцатых числах декабря 1920 года Петерс со всеми делегатами-туркестанцами прибыл на VIII Всероссийский съезд Советов в Москву. Повестка дня съезда была известна, но знали и то, что страна еще отбивалась от военного наступления врагов на Западе и Востоке, и поэтому полагали, что говорить будут о военном лихолетье, о Красной Армии, крови и смерти… Ленин же заговорил о бедственном состоянии в экономике, в деревне, о концессиях. Проекты о концессиях уже до съезда вызвали, как признался Ленин, «повсюду не только в партийных кругах и среди рабочих масс, но и среди широких масс крестьянства, по тем сведениям, которые мы имеем, немалое волнение, даже беспокойство». Говорили, повторяли — «своих капиталистов мы прогнали, чужих хотим пускать». И на съезде не раз обращались к записке беспартийного крестьянина, поданной на Арзамасском уездном съезде Нижнегородской губернии, которая гласила: «Товарищи! Мы вас посылаем на Всероссийский съезд и заявляем, что мы, крестьяне, готовы еще три года голодать, холодать, нести повинности, только Россию-матушку на концессии не продавайте».

Какие жестокие были споры на самих заседаниях съезда по тем же концессиям! А Ленин стоял на своем и предлагал со всей серьезностью повернуться к разрушенной экономике, разваленному хозяйству, доказывал, что нам выгодны концессии, возможности использования капитала, что «самая лучшая политика отныне — поменьше политики. Двигайте больше инженеров и агрономов, у них учитесь, их работу проверяйте…». Ленин напомнил, что «нам принадлежит Россия», что «нет спасения иначе, как в поддержке Советской власти».

Делегаты были взволнованы, взбудоражены необычными планами, новыми перспективами, но их порой охватывали сомнения, нерешительность, трудно давалось согласованное решение.

На Петерса очень подействовала выставка, которая была устроена к съезду, скорее, не сама выставка, а то, что он там услышал. Стояли трактор, плуги, и не только с одним лемехом, железные бороны и другие орудия труда, которые трудно было встретить в деревне, где кругом — соха, изношенные лапти да нужда, горькая и бесконечная. Какой-то крестьянский делегат подошел к трактору, постучал заскорузлыми пальцами по металлическому колесу.

— Побольше было бы у нас этих машин, то мы все захотели бы в коммуну! — сказал, подмигнув, мужик.

Предложения Ленина обсуждались по фракциям, среди партийных и беспартийных делегатов съезда Советов. Ленин шел к своей цели, логикой и здравым смыслом отодвигая в сторону сомнения и настороженность. С ним согласились, согласились потому, что Лениным руководила правда жизни. Потому, что за ним шли такие, как Петерс, оружием и верой в великое дело сражавшиеся за то, чтобы жить без оружия и строить новое общество.

На обратном пути домой, в Ташкент, вагонная толчея. Делегаты думали над тем, что на самом деле произошло в Москве, на съезде Советов. Петерс подолгу простаивал у окна; бежали провода, взлетая и снижаясь у столбов, проплывали мимо, казалось, забытые деревни, заснеженные поля, мужики и лошади, женщины и дети. Угнетали своим видом разоренные станции и взорванные водокачки. За Самарой, Оренбургом попадались опрокинутые под откос вагоны, разбитые пушечные передки, сломанные колеса — следы только что прошедшей гражданской войны… Петерс отворачивался от окна, находил в толчее место и писал. Ломался карандаш — затачивал его кинжалом-ножом, отнятым когда-то у бандита, и снова писал: «Для того чтобы привлечь еще больше рабочих в Донецкий бассейн и на нефтяные промыслы, необходимо опять-таки их обеспечить пайком, одеть, обуть, иначе всякие разговоры о трудовой дисциплине в значительной мере останутся пустыми разговорами, и ту Сухаревку, как сказал тов. Ленин, которую официально закрыл Московский Совет, многие из рабочих будут продолжать носить в душе, высматривая удобный момент, чтобы поехать за мукой и другими продуктами, без которых они работать не могут».

Мысленно он вернулся к докладу Г. М. Кржижановского о плане электрификации России.