Екаб Петерс

В августе контрреволюционеры-корниловцы сдали Ригу, угрожая создать ударный кулак против революционных сил в центре России. Войска отступали. Петерс работал в деморализованных частях 12-й армии: важно было сплотить революционно настроенных солдат, их комитеты, большевистские организации.

Во время выборов на Демократическое совещание[11] его избрали представителем от крестьян Лифляндской губернии. Заседания были бурными. Он вернулся в Латвию, не ожидая окончания работы совещания, оказавшегося на деле парламентской и эсеро-меньшевистской говорильней. В не занятой немцами части Латвии, в революционизирующейся армии к тому же дел было невпроворот, «надо было готовиться ко Второму съезду Советов и готовить войсковые части для Октябрьской революции», — напишет потом он в своей биографии об этих трудных днях.

Городки и селения северной части Латвии были переполнены войсками, теснимыми немецкими армиями. Всюду солдаты, обозы, беженцы, увязшие в осенней грязи непроезжих дорог. Поэтому удивительно было увидеть в городке Цесисе вдруг откуда-то появившихся двух иностранцев, чистеньких, в цивильной одежде. Сопровождаемых штабным капитаном, их всюду пропускали в прифронтовой полосе. Вот они остановились на мощеной площади города перед только что вывешенной афишей, которая гласила:

«Товарищи солдаты!

Совет рабочих и солдатских депутатов Цесиса 28 сентября в четыре часа организует в парке митинг. Товарищ Петерс выступит от Центрального Комитета Латвийской социал-демократии и будет говорить о «Демократическом совещании и кризисе власти».

Военный с повязкой Искосола[12] 12-й армии на рукаве тут же закричал:

— Этот митинг запрещен комендантом!

Столпившиеся у афиши солдаты бросали ему в ответ:

— Твой комендант… буржуй! (прилагательным служило непечатное слово).

Капитан, сопровождавший иностранцев, сорвался:

— Этот Петерс большевик! А митинги в полосе военных действий запрещены. Это закон! И Искосол тоже этот митинг запретил.

Солдаты, топтавшиеся у афиши, угрюмо молчали, сплевывали. Один, уходя, сказал капитану:

— Искосол тоже из непотребных буржуев, а мы, солдаты, хотим слышать о Демократическом совещании.

Одни солдаты уходили, другие подходили, привлекаемые надрывным голосом военного с повязкой. Подошел невысокий крепкий человек в солдатской форме и твердо, тоном, не терпящим возражений, объявил штабному капитану:

— Митинг будет, как здесь написано. Я — Петерс!

А присутствовавшие иностранцы были из Америки — Джон Рид и Альберт Рис Вильямс, приехавшие с разрешения властей на фронт, чтобы собрать материал для американских газет. Тогда они и познакомились в малознакомом им Цесисе с Петерсом, одним из наиболее волевых и уже известных большевиков в Латвии и на Северном фронте. Петерс свою речь произнес (как и обещала афиша), а на другой день повел американцев на митинг латышских стрелков.

Вильямс по этому поводу записал: «Они собрались в лесу — десять тысяч коричневых мундиров, гармонировавших с осенним оттенком листьев. Когда произносили имя Керенского, оно вызывало взрывы смеха, зато всякое упоминание о мире встречалось дружными аплодисментами.

— Мы не трусы и не предатели, — заявляли ораторы, — но мы отказываемся сражаться, пока не узнаем, за что сражаемся. Нам сказали, что мы сражаемся за демократию. Мы этому не верим. Мы уверены, что союзники такие же хищники, как и немцы. Пусть они докажут противное!

Пусть объявят свои условия мира! Пусть опубликуют секретный договор! Пусть Временное правительство докажет, что оно не идет рука об руку с империалистами! Тогда мы сложим на поле битвы наши головы до последнего человека!»

Джон Рид в своей книге «Десять дней, которые потрясли мир» свидетельствовал: «Мы приехали на фронт, в 12-ю армию, стоявшую под Ригой, где босые и истощенные люди погибали в окопной грязи от голода и болезней. Завидев нас, они поднялись навстречу. Лица их были измождены; сквозь дыры в одежде синело голое тело. И первый вопрос был: «Привезли ли что-нибудь почитать?»

Газеты, книги? Что они могли дать солдатам?.. Рид понимал: больше чем все остальное — надежду!

Рид и Петерс расстались друзьями: для друзей Рид был просто Джеком, Петерс же близкими ему иностранцами именовался не иначе как Джейк.

Американцы оставили фронт, полные впечатлений и с толстыми, почти сплошь исписанными блокнотами. Как только Петерс снова появился в Петрограде, они тотчас же перехватили его, взяв обещание, что он заглянет к ним. Встречу назначили в каком-то итальянском ресторанчике, близ гостиницы «Астория», в котором давно уже ничего не было итальянского; заказали чай с леденцами. Пока ждали, заговорили о слухах по поводу директив большевиков на вооруженное восстание; американцы надеялись что-либо услышать от Петерса[13]. Петерс вскоре появился, с ним пришел и С. П. Восков[14], уже до этого познакомившийся с американцами.