Екатерина Дашкова

Что подумала молодая женщина, увидев под своими окнами пьяную толпу, валившую от Орловых? Она находилась в доме с мужем и слугами. Братья фаворита считали ее подстрекательницей к их убийству. Натравить хмельных гуляк — месть, достойная низких душ. А именно такими княгиня видела Орловых.

Страшная правда на мгновение открылась. Ее не возведут на эшафот, а разорвут пьяные животные. Теперь же. Сейчас!

Толпа прокатилась мимо. А несчастная женщина осталась лежать в конвульсиях. «Когда хирург меня увидел, он совершенно растерялся… В шесть часов мне стало хуже, и, думая, что умираю, я велела разбудить мужа». Екатерина Романовна поручила князю детей, заклиная заботиться о их воспитании, и поцеловала «в знак вечной разлуки»^{414}.

Дашкову спас прибежавший придворный лекарь. «Но поправлялась я долго и очень медленно».

«Говорил безо всякого умысла»

Когда произошла описанная сцена? Донесение Беранже, в котором приведены записки подруг, датировано 15 июля. К этому времени двор уже более полумесяца находился в Петербурге, куда княгине путь был закрыт.

Начиная с 4 июня Екатерина II перестала внимательно знакомиться с допросами Хитрово: практически всё, что можно было доверить бумаге, он сказал. Теперь ее интересовала личная беседа. После долгого разговора с глазу на глаз императрица писала Суворову: «Хитров двух человек уговаривал, чтоб они в его партию пошли». Их цель — «убить графов Орловых, всех четверых. В сем Хитров обличен и по многим запирательствам, наконец, сам мне признался». Однако, хотя узник прежде называл причастными Панина, Глебова, Теплова, «двух Рославлевых, двух Барятинских, двух Каревых, двух Хованских, Пассека, кн. Дашкову, но он в том отпирается, а мне признался, что он только с двумя Рославлевыми и с Ласунским согласие имел»^{415}.

Эта записка полностью обеляла Дашкову, как и других крупных вельмож. Вопреки мнению, будто Екатерина II стремилась представить бывшую подругу активной участницей заговора, документ показывает, что внешне императрица ставила в деле точку. Именно после разговора с Хитрово и могла возникнуть примирительная эпистола к княгине с просьбой открыть «злонамеренные разговоры».

Но Дашкова не могла давать показания на себя. Она приняла письмо подруги за попытку выведать побольше, и недаром. Екатерина II сообщала Суворову, что словам Хитрово «верить неможно».

Старый канцлер Воронцов еще до окончательного разрыва подруг почувствовал беду и постарался откреститься от племянницы. Все его письма перлюстрировались, поэтому неблагоприятные суждения о княгине были способом показать императрице: остальная семья не замешана в «неистовствах». «Не хочу писать о поступках сестры Вашей княгини Дашковой, — обращался он к племяннику Александру 25 мая. — Она больше сожаления, нежели ненависти достойна. Может быть, что она со временем сама узнает ошибку свою и постарается мысли и поведение свое исправить… Мы с ней поведение имеем как бы с незнакомою и постороннею персоною»^{416}.

Не помогло. 7 августа Воронцов вынужден был отправиться на лечение в длительное заграничное путешествие. Екатерина II сохранила за ним звание канцлера и полное жалованье^{417}. Но от дел он был удален навсегда. Испытывал серьезное неудобство и Панин. 12 августа Сольмс доносил, что из разговора с Никитой Ивановичем понял желание последнего уйти в отставку^{418}. Но вельможа предпочел потянуть время — и был вознагражден: 21 августа Екатерина II приказала ему «присутствовать в Иностранной коллегии старшим членом». Этот человек представлял большую силу. И был слишком нужен благодаря своим способностям. Но не исключено, что подай Никита Иванович в отставку, и та была бы не без радости принята.

14 июня состоялся приговор Хитрово, 17-го — братьям Рославлевым и Ласунскому. На удивление мягкий. Хитрово вынужден был выйти в отставку и отправиться в свое село Троицкое Орловского уезда, где ему предписывалось оставаться «безвыездно». Там в 1774 году он и скончался. Трое остальных соучастников просто были разосланы служить подальше от столицы: Николай Рославлев на Украину, его брат Александр — в крепость Святого Дмитрия (Ростов-на-Дону), Михаил Ласунский — в город Ливны. Все трое в 1763, 1764 и 1765 годах вышли в отставку с чином генерал-поручиков и поселились в поместьях.

Такая участь была весьма далека от нарисованной Дашковой в разговоре с Дидро картины: «Четыре офицера… были сосланы в Сибирь». Княгиня вновь преувеличивала. Ей грезились то эшафот, то путешествие в кандалах на край света… На деле же заговорщики не были даже лишены званий.