Екатерина Дашкова

В апреле 1766 года наша героиня опять обратилась к императрице, прося подарить ей село Владыкино и деревню Лихоборы, где числилось 114 мужиков^{493}. Екатерина II не ответила подруге лично и деревень из Коллегии экономии не отдала. Это был принципиальный момент: еще недавно крестьяне числились монастырскими (категория крепостных), а теперь — экономическими (категория государственных). Императрица старалась расширить число последних, так как они считались по тем временам вольными. Однако это не значит, будто Дашковой не оказали помощи. К новой годовщине переворота, в июне 1767 года, княгиня получила из кабинета императрицы (то есть из собственных денег государыни) 20 тысяч рублей на уплату долгов^{494}.

Ни об этих деньгах, ни о сервизе в «Записках» не упомянуто, и потому создается впечатление, будто из долгов княгиня выпуталась сама. Однако это уверение, весьма лестное для самолюбия Екатерины Романовны, не соответствовало действительности. Долги уплатили из кабинета, правда, не так быстро, как рассчитывала наша героиня. Ее огромное состояние возникло за счет многочисленных пожалований Екатерины II, однако было сбережено и приумножено благодаря расчетливому ведению хозяйства.

Марта Уилмот записала случай, когда одна из льстивых посетительниц Дашковой усердно восхищалась красотой ее компаньонки: «Я не удивлюсь, если в следующий визит бриллиантовая графиня получит несколько тысяч в долг без процентов»^{495}. В тот момент в России не принято было одалживать деньги в рост, ростовщичество осуждалось из религиозных соображений. Поступая так, княгиня переносила на родную почву финансовый опыт Англии — прибыльный, но сомнительный в нравственном отношении. Она знала, что за глаза подвергается осуждению, однако не могла удержаться. Под заклад пятидесяти душ крестьян у нее, например, можно было получить три тысячи рублей^{496}.

Дашковой нравилось экономить. Бережливость в столе и платье отвечала не только обстоятельствам жизни, но и личным вкусам княгини. Положить в карман шкурку от лимона или спороть с изношенного платья драгоценности было для нее естественно^{497}. Кожура пригодится от моли, а жемчуг и золотые позументы не выбрасывают.

Но почему, получив так много от щедрот венценосной подруги, она продолжала настаивать, будто едва сводила концы с концами? Сказалась и общая для русских вельмож XVIII столетия любовь пожаловаться на бедность, особенно ею отличался дядя нашей героини, канцлер Воронцов. И чувство восхищения, которое княгиня испытывала по отношению к самой себе, желая думать, что всего добилась своими руками. Но был еще один момент, который ухватил Дидро. Разговаривая о корсиканском революционере Паскале Паоли, который поднял восстание на острове, чтобы освободиться от французского господства, был разгромлен и бежал в Англию, Екатерина Романовна заметила: «Бедность есть лучший пьедестал подобного человека»^{498}. Нужда лишний раз доказывала, что политического деятеля нельзя купить. Поэтому в «Записках» постоянно подчеркивалось собственное бескорыстие героини.

Дашкову раздражало, что императрица больше не смотрит на нее такими глазами. Вернее, видит иное. Их прощание в 1764 году было очень холодным. 1 марта новый британский посол сэр Джордж Макартни доносил в Лондон: «Княгиня Дашкова… перед отъездом имела честь целовать руку императрице и проститься с нею; ей уже давно был запрещен приезд ко двору, но ввиду того обстоятельства, что она уезжает, быть может, навсегда, ее величество, по ходатайству Панина, согласилась принять ее. Прием был такой, как она и должна была ожидать; то есть холоден и неприветлив; кажется, все рады ее отъезду»^{499}.

18 марта дипломат добавил: «Те, кто желал добра и Панину, и его фаворитке, советовали ей покинуть Петербург; пока» государыня «еще сохраняет некоторую доброту по отношению к ней»^{500}. Значит ли это, что сначала княгиня намеревалась остаться? Что пять месяцев ждала, когда императрица поправит ее финансовое положение? В таком случае медлительность Екатерины II при оказании помощи была намеренной. Дашковой показывали на дверь.

Глава восьмая. ПУТЕШЕСТВЕННИЦА

В Москве, во время заговора Хитрово, княгиня желала лучше погибнуть, чем разменивать «темные», пустые дни. Но судьба приготовила ей «череду безрадостных лет», уже не озаренных ни теплотой супружеской привязанности, ни страстной близостью с подругой. Без сомнения, кончина на пике славы стала бы лучшим завершением. Но за пределами легенды о Дашковой — юной женщине в гвардейском мундире — лежали четыре десятилетия, полные событий, встреч, путешествий и, наконец, найденного применения обширным способностям.

«В своем роду не последняя»