Екатерина Дашкова

Бестужев, несмотря на дряхлость, был человеком честолюбивым и деятельным. Он сразу же начал добиваться возвращения поста канцлера, который занимал его враг Михаил Воронцов. Не желая наделять Бестужева прежним весом, молодая государыня указала старику на препятствие в лице Дашковой — племянницы Воронцова. Один фаворит — Орлов — поддерживает опального; другая — может воспротивиться по семейным соображениям. Всё зыбко, императрица не всесильна…

Именно такой подтекст был у слов Екатерины II — величайшей мастерицы уравновешивать влияние одних вельмож силой других. Фраза, которой так гордилась Дашкова, в сущности, предназначалась не ей и менее всего говорила о благодарности государыни.

«Фальшивое выражение»

Бестужев произвел на Дашкову неприятное впечатление, ее поразило «его умное лицо и тонкое фальшивое выражение». Но сам факт, что 12 июля императрица представила княгиню царедворцу, готовившемуся «выступить на сцену в ярком свете и знаменитости», говорит о сохранении между подругами хотя бы видимости добрых отношений.

К началу августа этой видимости не станет.

2-го числа появится письмо императрицы Понятовскому. 9-го в «Санкт-Петербургских ведомостях» будет опубликован список награжденных, где имя Дашковой окажется отодвинуто во второй эшелон. В течение всего месяца княгиня не появится за столом императрицы. Что случилось?

Именно в это время Панин начал прощупывать почву для подачи Екатерине II своего проекта нового Императорского совета с законодательными функциями. Делать это следовало не прямо, а через близкое к государыне лицо — подругу, которая в разговоре могла затронуть нужную тему и выслушать реакцию. А потом пересказать дяде, чтобы сориентировать того в настроениях государыни.

Так вел бы себя сам осторожный Никита Иванович. Но не Дашкова. В конце жизни княгиня писала журналисту С.Н. Глинке: «Я настойчива и даже своенравна во мнении и слоге своем»^{343}. Эти качества, по пословице, родились раньше ее. И если в печатной полемике были еще терпимы, то в политике приводили к провалу.

«Один горький урок вынесла Дашкова из ее сношений с двором, — записал Дидро, — он охладил в ней пылкое желание полезных и благотворных реформ». Фраза посвящена не реформам вообще, каковых в екатерининское царствование было проведено исключительно много. А тому единственному случаю, когда августейшая подруга раз и навсегда преградила княгине дорогу к решению вопросов высшего государственного управления.

«Почему она не любит Петербурга? — продолжал Дидро. — …Может быть, она недовольна тем, что заслуги ее мало вознаграждены; или, возведя Екатерину на престол, она надеялась управлять ею… или она добивалась места министра и даже первого министра, по крайней мере, чести государственного совета; или княгиня обиделась, что друг ее, которому она надеялась вручить регентство, захватил, без ведома и наперекор ее планам, царскую власть»^{344}. Всё это весьма проницательно.

Говоря в «Записках» об одном из сторонников Панина — Г.Н. Теплове, княгиня пометила: «Он писал очень свободно и красноречиво, и я думала назначить его секретарем императрицы»^{345}. Из этих слов видно, какое место Екатерина Романовна отводила себе — человеку, который может назначать чиновников в окружении царицы. Позднее Г.Р. Державин, конфликтовавший с княгиней по своей сенаторской должности, вспоминал: «Дашкова была честолюбивая женщина, добивалась первого места при государыне, даже желала заседать в Совете»^{346}. Имелся в виду тот самый Совет, проект которого исходил от Панина. Рюльер, много общавшийся с Екатериной Романовной, подчеркивал, что разногласий между вельможей и племянницей не было: «Панин и княгиня одинаково мыслили на счет своего правления»^{347}.

В чем же состоял проект Никиты Ивановича? И чем он был близок Дашковой? Панин сконцентрировал в документе идеи, с которыми вступал в заговор. Совет из нескольких (от шести до восьми) несменяемых, пожизненных членов должен был служить местом «законодания» и существенно ограничивал власть монарха. Без него государь не мог принимать решений. Сам же Совет, напротив, приобретал право выпускать указы, как бы исходящие от государя^{348}.

Являясь главой партии наследника, Панин не просто защищал интересы Павла. Его план состоял в том, чтобы ограничить власть юного монарха при вступлении на престол. Пока Екатерина II соглашалась быть регентом, цель казалась достижимой.

Но при взрослом самодержце дело обстояло иначе. Тем более что государыня с первых шагов продемонстрировала самостоятельность.

В проекте Никита Иванович ловко выставлял новый орган защитником власти монарха, который «оградит самодержавную власть от скрытых иногда похитителей оной». Под «похитителями» имелись в виду «временщики и куртизаны». «Фаворит остался душою, животворящею или умерщвляющею государство»^{349}.