Екатерина Фурцева. Главная женщина СССР

И когда мы уже выпустили несколько пластинок на «Мелодии», нас игнорировали и не воспринимали официальные худсоветы и критики. Мы фактически не существовали для центральных средств массовой информации до 80-го года, а потом, появившись на ТВ во время Олимпиады, опять попали под запрет после фестиваля в Ереване… Одну песню в 70-х однажды прокрутил Татарский, помните, была передача «Запишите на свой магнитофон». Потом, кажется, появилась статья в «Советской культуре» – «ругательная», но я ее не видел. В тот момент Министерство культуры и сказало свое веское слово: закрыло ансамбль «Цветы» и даже название запретили. А обвинили нас в «пропаганде западной идеологии и идей хиппи»… К тому времени у нас уже был конфликт с филармонией на другую тему. Нас заставляли работать по 3–4 концерта в день, а когда мы поставили ультиматум, то нас, музыкантов «Цветов»: меня, Костю Никольского и Сашу Слизунова – уволили, решив отобрать у нас название – «Цветы» и эксплуатировать его в концертах. Так закончились наши первые серьезные конфликты с властью – идеологический и коммерческий. Мне удалось восстановить группу только в 1986–1987 годах, но уже без запрещенного названия. Но музыка наша оставалась запрещенной до перестройки.

– Эти запрещения начались при Демичеве?

– Да, тогда, наверное, уже Демичев был. При Фурцевой мы были моложе и хулиганили больше, да и музыка была бескомпромиссной, но идеологически никто на нас не наезжал.

Феликс Медведев История ненаписанной книги

Светлана произвела на меня не лучшее впечатление…

В начале 1995 года моя знакомая, жена главы одного творческого союза, неожиданно предложила: «У Екатерины Алексеевны Фурцевой есть дочь Светлана, которая давно уже пребывает за границей – то ли в Германии, то ли в Испании. От мамы у нее осталось какое-то наследство. Время нынче тяжелое, и Светлана хочет кое с чем расстаться. Поскольку вы коллекционер, давайте я вас сведу».

Дочь Фурцевой – это любопытно!

Я слышал, что Светлана известна в московской богемной среде как фигура одиозная. Вокруг ее имени роились слухи, сплетни, домыслы. У нее было несколько небезынтересных замужеств. Регулярно бывая за рубежом в официальных поездках, Екатерина Алексеевна брала с собой доченьку-школьницу. Светлана была знакома со многими деятелями культуры хрущевско-брежневской эпохи: актерами, режиссерами, художниками, литераторами. Одним словом, мне в руки шел уникальный материал. И мы встретились.

Скажу сразу: при знакомстве Светлана произвела на меня не лучшее впечатление. Из «шестерки» энергично выпорхнула по-европейски одетая дама с безразлично-высокомерным выражением лица и, не поздоровавшись, деловито-прагматично приступила к предмету нашей возможной сделки. Все это происходило на улице, среди толпы, суетливо и рыночно. Я был разочарован. Расставаясь, решил представиться подробнее и как журналист попросил о рандеву. «Меня интересует судьба вашей мамы, ведь она великая женщина, а о ней не издано пока ни одной книги. Я предлагаю вам сотрудничество», – выпалил я, но не получил ободряющего ответа. «Позвоните, посмотрим», – бросила Светлана и села в машину.

Когда я рассказал о свидании с дочкой министра советской эпохи своему приятелю, который был в курсе кремлевских нравов, он предостерег: «Имей в виду, Светлана еще та штучка. Считают, что на ней лежит немалая доля вины в смерти матери. Расспроси ее, может, расскажет. И еще: хоть ты и не самый ярый поклонник футбола, но об Эдуарде Стрельцове, конечно, знаешь. Так вот, к его драматичной судьбе, говорят, причастна и Екатерина Фурцева».

Стрельцову и Пеле не довелось встретиться на поле

«Королеве представили графа де Кастильо в тот момент, когда все ее помыслы были заняты дочерью на выданье. Летят весны и осени, а перезрелых девиц, да еще и не из красавиц, не ценят даже отставные гофмаршалы. Взглянув на кривоватую, рыхлую, со вспученной копной на голове, напомаженную куклу с длинным именем Матильда-Агнесса-Изольда де Бурбон, граф с трудом удержался от насмешливой гримасы. Но мамочка все поняла, и эта едва коснувшаяся его губ презрительная усмешка решила его судьбу. Через три месяца графа нашли мертвым в своей конюшне без видимых признаков насилия. Яды при дворе действовали безотказно».