Екатерина Фурцева. Любимый министр

— Понимаете, Михалков, сил больше нет! Ничего не могу «в верхах» пробить. Раньше могла, а теперь не могу! Не слушают! Не хотят понимать!

Портрет Гирингелли

— Я слышал, что в Екатерину Алексеевну долгие годы был влюблен далеко уже не молодой директор театра Ла Скала. Об этом служебно-дружеском романе до сих пор ходят разные толки. Светлана показывала мне портрет Фурцевой, который заказал итальянскому художнику ее воздыхатель. Несколько лет назад вышла книга, в которой муссируется тема их взаимоотношений. Что вы можете сказать по этому поводу?

— В 1964 году по приглашению Фурцевой в Москву впервые приехал театр Ла Скала. Директор театра Антонио Гирингелли был в восторге от гастролей в Москве, а также от советского министра культуры. В прошлом фармацевт, богатый человек, меломан, он долгие годы просто из любви к музыке помогал театру. Затем муниципалитет Милана предложил ему стать директором Ла Скала, и он оставался им до конца своих дней.

В Екатерине Алексеевне он разглядел ее истинное лицо, заметил редкое сочетание красоты, ума, решительности и мягкости. И конечно, желание сотрудничать: вскоре Большой театр отправился на гастроли в Италию, а на стажировку в Миланский театр стали ездить наши молодые талантливые певцы.

В течение десяти лет Гирингелли испытывал к Екатерине Алексеевне особые чувства. Наверное, он видел в ней прежде всего интересную и незаурядную женщину, а потом уже министра культуры. До конца жизни Фурцева получала от него знаки внимания — цветы, милые венецианские кукольные фигурки.

Вы правы, он так боготворил Екатерину Алексеевну, что заказал ее живописный портрет.

Только в четвертом варианте художнику удалось создать образ красивой, обаятельной женщины и государственного деятеля одновременно. Этот четвертый портрет и послали министру культуры СССР с сопроводительным письмом Людмилы Лонго, жены секретаря Коммунистической партии Италии Луиджи Лонго, переводчицы и помощника Гирингелли:

«Милан, 6/V-74 г.

Уважаемая Екатерина Алексеевна!

На сей раз доктор Гирингелли попросил меня быть посредником между ним и Вами.

Как Вы, может быть, помните, он давно мечтал заказать Ваш портрет. Он собирал Ваши фотографии, поручал различным художникам по ним написать портрет. И все ему не понравились. Только теперь, как ему кажется, что-то получилось.

Теперь он хотел бы поднести этот портрет Вам по случаю приезда Ла Скала в Москву в память о многолетнем сотрудничестве, о дружеских отношениях и о той любви и симпатии, которые он всегда испытывал к Вам. Но он очень боится, как бы Вы на него не рассердились за смелость, и поэтому поручил мне попытаться выяснить Ваше отношение.

Я попросила его сделать фотографию с портрета, которую посылаю Вам. Могу засвидетельствовать, что сам портрет лучше фотографии.

Дорогая Екатерина Алексеевна, если Вы согласитесь принять его портрет, то дайте мне, пожалуйста, знать об этом, и я обрадую старика.

Если можно, то ответьте, пожалуйста, мне сразу еще и потому, что доктор сомневается до сих пор, ехать ли ему в Москву со «Скалой» или нет. А как Вы считаете, его присутствие с театром было бы для нас желательно?

Сердечный привет от всей нашей семьи.

С уважением Люда Лонго».

Гирингелли при любой возможности посылал на могилу Фурцевой роскошную розу. Муслим Магомаев вспоминал, что один раз он выполнил эту трогательную просьбу директора Миланского театра.

Еврейский вопрос

— С «легкой» руки Сталина в 30—40-х годах в обществе стал муссироваться так называемый еврейский вопрос, а государственная идеология начала «попахивать» антисемитизмом. Среди наших знаменитых музыкантов, артистов и писателей было немало людей еврейской национальности. Любопытно, как Фурцева к этому относилась?

— Она к этому никак не относилась. Я думаю, ее этот вопрос совершенно не волновал. Екатерина Алексеевна прежде всего видела в человеке его талант. К примеру, обожала и Давида Ойстраха, и Эмиля Гилельса, много сделала для приезда на родину Марка Шагала, помогала в организации выставки художника.

— Хотите, Нами, на эту тему сюжет, о котором вы явно не слышали. Как говорится, это было бы смешно, если бы не было так грустно, а точнее, даже страшно.

Осенью 89-го года меня пригласили немного поработать на радио «Свобода» в Мюнхене. Там я познакомился со своим коллегой, бывшим москвичом Леонидом Махлисом, который был женат на дочери известнейшего в прошлом советского певца Михаила Александровича. Леонид поведал мне один из многочисленных устных рассказов своего остроумного тестя.

В январе 59-го года Александрович выступал в Куйбышеве, откуда его срочным порядком внезапно вызвали в Москву. Речь шла о важной заграничной командировке во Францию и Бельгию для участия в праздновании 100-летия со дня рождения еврейского классика Шолом-Алейхема. Мероприятие проводилось Всемирным Советом Мира. В нем принимали участие большинство стран, но СССР отказался посылать своих делегатов. И тут вышла загвоздка, о которой позже певцу рассказала сама Фурцева.