Екатерина I

Светлейший не пользовался поддержкой и представителей царствующего дома, прежде всего цесаревен Елизаветы и Анны, затаивших смертельную обиду за то, что он преградил им путь к трону, вырвав у Екатерины согласие объявить наследником Петра Алексеевича. Эту обиду не могли заглушить щедрые ассигнования, назначенные на содержание дворов цесаревен.

Не питала симпатий к Меншикову и сестра царя Наталья Алексеевна, трезво оценивавшая и полный произвол князя, и его стремление прихватить как можно больше власти и затруднявшаяся определить, где и когда остановятся его поползновения по отношению к ней.

Единственной своей надежной опорой Меншиков считал Остермана, но вице-канцлер, как это многократно отмечалось, являлся великим карьеристом и потому никогда не был и не мог быть прочной опорой кого-либо. Обладая тонким нюхом, досконально зная характер вельмож, стоявших у подножия трона, и соотношение сил, он, обнаружив непрочное положение князя, тут же переметнулся на сторону его противников, а имея доступ к царю в качестве его наставника, внес немалую лепту в низвержение своего покровителя.

По мнению Мардефельда, которое трудно оспорить, «князь принял все меры, которые должны были ускорить его падение, и легкомысленно отказывался от всего того, что ему советовали добрые люди для его охраны, следуя единственно своей страсти к деньгам и необузданному честолюбию. Ему следовало бы действовать заодно с Верховным тайным советом, поддерживать хороший государственный строй, им самим заведенный, и этим приобрести и удержать за собой расположение императора и великой княжны. Его действия противоположны всему этому: он присвоил себе права правителя, прибрал к своим рукам все финансовое управление и располагает всеми делами как военными, так и гражданскими, по своему усмотрению, как настоящий император». [129]

Обратимся к хронологии событий, предвещавших падение светлейшего. 18 августа Меншиков с семьей отправился в Петергоф, а оттуда на следующий день выехал в свою резиденцию в Ораниенбаум, где в честь прибытия генералиссимуса прогремели артиллерийские залпы. Петр тоже выехал из Петербурга, но отправился не в Ораниенбаум, а в Петергоф. Если верить Маньяну, то путь царя пролегал по дороге, у которой находилась дача канцлера Головкина, где царь остановился, чтобы поохотиться. «…Тогда этот министр воспользовался случаем, чтобы выразить молодому государю скорбь, испытываемую им по поводу непреодолимой жестокости князя Меншикова к самым верным подданным и слугам его императорского величества, доводившей многих до отчаяния».

Головкин жаловался царю на Меншикова, намеревавшегося сослать его зятя Ягужинского на Украину. Петр внял просьбе Головкина и по поводу Ягужинского вел разговор с Меншиковым. Но тот был неумолим и настоял на своем. [130]Это способствовало еще большему разжиганию вражды к князю не только со стороны царя, но и со стороны канцлера.

19 августа Остерман отправил письмо светлейшему, в котором поздравил его со счастливым прибытием в Ораниенбаум и сообщил о намерении царя ночевать в Стрельне, оттуда отправиться в Ропшу, а затем в Петергоф. Письмо заканчивалось словами, не дававшими повода князю сомневаться в верности автора: «Вашу высококняжескую светлость всепокорнейше прошу о продолжении вашей высокой милости и, моля Бога о здравии вашем, пребываю с глубочайшим респектом вашей высококняжеской светлости всенижайший слуга А. Остерман». В письме имеется убаюкивающая приписка царя, написанная конечно же не без ведома наставника: «И я при сем вашей светлости, и светлейшей княгине, и невесте, и свояченице, и тетке, и шурину поклон отдаю любителный. Петр».

21 августа новое письмо Остермана, извещающее Меншикова об изменении сроков прибытия в Ропшу для «провождения всей охоты нашей». Андрей Иванович не преминул заверить князя о приносимой им жертве ради того, чтобы угодить царю: «Я хотя весьма худ и слаб и нынешней ночи разными припадками страдал, однако ж еду». Остерман явно усыплял бдительность князя, извещая его о том, что царь и его сестра «весьма обрадовались» «писанию вашей высококняжеской светлости», оба «любезно кланяются», однако сами не пишут, потому что «учреждением охоты и других в дорогу потребных предуготовлений забавлены». [131]

Князь обнаружил обман Остермана, когда 26 августа вместе с семьей прибыл в Петергоф, чтобы поздравить Наталью Алексеевну с именинами. Прием царя был настолько холоден, что Меншикову ничего не оставалось, как отбыть из Петергофа. Петр кому-то из приближенных заявил по поводу своего пренебрежительного отношения к Меншикову: «Смотрите, разве я не начинаю вразумлять его?» [132]