Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы

Иван Самойлович снова вымученно улыбнулся. Оставалось надеяться на могучий организм императрицы. Чем еще помочь Екатерине в зимний день в Риге, лейб-медик не знал. В Петербурге он нашел бы у знахарок нужные травы, а то и просто воспользовался их настоями, но пока гонец доберется до столицы и вернется обратно, государыня может запросто помереть от несварения…

И угораздило же ее есть все вперемешку! Роджерсон даже вздохнул, вспомнив весьма недурной обед у рижского бургомистра. Куры, фаршированные миндалем, или форель с раками были хороши, но их не стоило заедать суфле с бланманже. Можно, все можно, и лосося, и суфле, и раков, только по отдельности, с перерывами. Но как запретить это государыне, которая считает себя здоровой и сильной? Так и есть, императрица славится здоровьем, но все же нашелся предел: ее пищеварение тоже не всесильно. Если обойдется, надо посоветовать государыне прием слабительного раз в неделю.

Если обойдется… От этой мысли Роджерсону стало совсем не по себе, даже холодный пот прошиб.

Вдруг из комнаты государыни скользнула Анна Протасова, подошла к медику почти вплотную, приглушенным голосом заговорила:

— В Риге аптекарь есть, настои отменные делает. Говорят, ото всего помогают, особливо для живота…

И все-то эта Протасова знает, даже в Риге знает, не то что в Петербурге! Но сейчас Роджерсона беспокоило другое, а ну как аптекарь навредит? Отвечать придется ему, Ивану Самойловичу. Но кивнул:

— Пусть приведут…

Следовало сначала выпытать состав его зелья, чтобы понять, чего ждать.

Аптекаря звали Абрахам Кунц, его притащили чуть не в нижнем белье, не обращая внимания на то, что на дворе ночь. Пытаясь дрожащими пальцами нащупать пуговицу на поле кафтана, он испуганно бормотал:

— Я есть… нитшего… нет… нет…

А чего «нет» и сам не знал, просто на всякий случай отрицал свою вину.

От его нелепых попыток нащупать пуговицу там, где ее уже не было (аптекарь просто перекосил полы кафтана и сместил петли относительно пуговиц на две), стало смешно. Роджерсон подошел, молча расстегнул остальные, поправил и снова отошел, предоставив аптекарю дальше разбираться с кафтаном самому.

Тот пробормотал слова благодарности по-немецки и снова стал уверять на ломаном русском, что он «нитшего».

Для себя лейб-медик решил, что такой отравить не решится, а вот помочь… Кто ж его знает, вдруг у него есть что-то для улучшения пищеварения?

Услышав о проблемах с пищеварением, Кунц, видно, решил, что это для самого Роджерсона, и торопливо закивал:

— Я, я! Мой балсам ест!

— Быстро ли помогает?

— Помогайт? Я, Я! Два недел помогайт… запор не пудет… понос не пудет…

— Какие две недели?! — взревел Роджерсон, до смерти перепугав бедного аптекаря, который снова потерял нужную пуговицу и перекосил полу. — Сейчас надо! Срочно!

Аптекарь с сомнением посмотрел на возбужденного лейб-медика, не похоже, чтобы тот мучился поносом, значит, запор?

— Клизм?

— Кой черт клизма!

Иван Самойлович за прожитые в Петербурге годы научился не только чертыхаться, но ругаться и куда крепче.

Кунц, наконец, решился поинтересоваться:

— Фам? Фам лутче клизм…

— Не мне, императрице! Настойку нужно, а у меня…

Он хотел сказать, что ничего нет, но вовремя одумался, только поинтересовался:

— У тебя что есть? Слышал, что зелье какое-то…

— Селье? Балзам ест…

Аптекарь хотел добавить, что он тоже поможет после недели приема, но не успел, Роджерсон снова взвыл:

— Вези!

— Надо немного… делат… нихт сразу…

— Сколько нужно? К утру успеешь?

— Утро? Да, успеть… я…

— Успей, дорогой, успей, императрица животом мается, — неожиданно посоветовала молчавшая до сих пор фрейлина Протасова.

Кунц действительно изготавливал и успешно продавал горькую настойку для улучшения пищеварения, в которую входили корень валерианы, цветки лаванды, тмин, розмарин, плоды укропа, кориандр, шалфей и еще кое-что. На всякий случай он решил добавить еще тысячелистник, горечавку, анис, зверобой, кору дуба, перечную мяту и горькую полынь… Что-нибудь да поможет, а навредить тут нечему. Крепкую настойку делать не стал, получилось весьма приятно на вкус и запах.

К утру, когда за ним снова приехали от Роджерсона, Кунц был готов. Теперь он уже оделся, как положено (вдруг придется предстать перед глазами самой императрицы?), все пуговицы были застегнуты еще дома и парик заново напудрен.

Лейб-медик понюхал полученное средство, хмыкнул и протянул пузырек Кунцу:

— Сделай большой глоток.

Пришлось пробовать на виду у медика и той самой фрейлины, видно, они имели прямой доступ к императрице, и государыня им особо доверяла.

Убедившись, что аптекарь не боится пить то, что предлагает, Роджерсон поинтересовался:

— Сколько дать императрице, может, все сразу?

Кунц, вспомнив о коре дуба, замахал руками:

— Сачем все?! Нет, нушно по стопочке перет еда. Мошно и мешду ним… но только сеготня… потом нет! Айн стопка и кушат…

— Поняли, поняли, — остановила его фрейлина, взяла бутылку из рук и, налив в небольшую стопку, храбро глотнула. Некоторое время она стояла молча, словно прислушиваясь к себе, потом кивнула:

— Ничего, пить можно.