Екатерина II без ретуши

В последние дни июня узналась его тайная связь с княжной Щербатовой,, фрейлиной императрицы. Государыня справедливо возмутилась этой связью, которая была заключена, конечно, без ее ведома и, конечно, вопреки ее запрещению. Она осыпала обоих справедливыми упреками и (чего они никак не ожидали) в тот же вечер помолвила их. 12 июля праздновалась уже свадьба в Царском Селе, в комнатах Мамонова, в которых он остался и после свадьбы. На следующий же день он должен был отправиться с женой в Москву и, пока жива императрица, не являться в Петербург.

Он и в Москве подвергался несколько раз неприятностям, потому что его взгляды казались правительству подозрительными. Но вскоре об этом перестали и говорить, так как все обвинения остались недоказанными. Насколько нам известно, Мамонов жил в Москве, спокойный и довольный своей супругой, чего не было в начале их брачного сожительства.

Когда Мамонов находился на вершине своего благополучия, он был немецкий имперский граф, генерал-поручик, генерал-адъютант, действительный камергер, поручик кавалергардов, премьер-майор Преображенского полка, шеф Казанского кирасирского полка и еще одного кавалерийского полка и кавалер орденов Св. Александра Невского, Белого Орла, Св. Станислава и Св. Анны.

Его богатства были неисчислимы. Доходы с одних его имений достигали 63 000 рублей, к чему нужно еще прибавить 2700 крестьян в прекрасном Нижегородском наместничестве. О суммах, полученных им чистыми деньгами, мы можем сообщить лишь неполные сведения. В первый же день своего «случая» он получил 60 000 рублей. Это было, однако, лишь началом значительно б́ольших подарков. Как генерал-адъютант по преимуществу он получал ежемесячно 1500 рублей штатного содержания, не считая жалованья по другим должностям; в дни рождения по 100 000 рублей, столько же в дни ангела; в день помолвки, наконец, тоже 100 000 рублей. Лица, имевшие возможность знать, считали в ноябре 1788 года, что за три предшествовавших месяца он получил более полумиллиона рублей. Но наибольшие суммы получил он, вероятно, из собственной шкатулки императрицы, из которой он мог получать, за своею подписью, сколько ему было угодно; но об этих суммах с точностью можно узнать лишь из счетов кабинета. Это, конечно, были, как сказано, наибольшие суммы и, вероятно, весьма значительные, потому что императрица, обычно не обращавшая внимания на кабинетские счета, высказала в начале 1789 года свое неудовольствие управляющему кабинетом Стрекалову[7], представившему в виде оправдания своих расчетов массу записок, подписанных Мамоновым. Б́ольшая часть всех этих определенных и случайных поступлений шли на образование капитала, так как он имел от двора все даровое, даже прислугу, и у него, как у предместника и преемника, был всегда стол, который по штатному положению стоил придворному ведомству 36 000 рублей ежегодно. Если сосчитать только те суммы, которые известны, то мнение лиц, утверждающих, что он получил чистыми деньгами свыше миллиона рублей, не будет преувеличенным. Покинув двор, Мамонов, естественно, потерял и все жалованья и получил штатную ежегодную пенсию в 10 000 рублей.

Ценность полученных им бриллиантов была пропорциональна его богатствам. Все орденские знаки и звезды были украшены бриллиантами и жемчугами, полученными им от императрицы. Так, например, в день своего рождения в 1788 году он получил сверх определенного подарка чистыми деньгами орден Св. Александра Невского и звезду с бриллиантами, которые императрица купила у наследников Ланского за 30 000 рублей. Мы здесь не считаем бриллиантовых украшений мужского туалета, которые он имел. Об этом можно легко судить, если мы скажем, что он имел несколько аксельбантов, из которых самый дорогой стоит 50 000 рублей. Венчальные кольца получили и он и его невеста от императрицы, и каждое кольцо стоило 5000 рублей. Вот как великодушная монархиня наказывала небрежение и неблагодарность. Но она в то же время своей добротой укореняла в нем задатки своекорыстия.

Читатели этой статьи заметили, конечно, что это своекорыстие было главнейшим недостатком в характере Мамонова. К этому присоединялись преимущественно гордость, суетность и неблагодарность. Довольно слабым противовесом им служили выдержка в начатых предприятиях и привязанность к своей фамилии; да и эти добродетели были, может быть, только пружинами его своекорыстия. ‹…› Как ни мил был Мамонов в обществе, когда хотел быть милым, он становился невозможен, когда бывал не в духе, что, даже на официальных куртагах, он старался скорее выказать, чем скрыть. Смотря по нужде, он обходился со всяким вежливо, непринужденно или ласково. Наследнику и его супруге он оказывал величайшее почтение и внимание, которые навсегда сохранили ему благоволение этой высокой четы. ‹…›