Кроме того, есть основания считать, что удар, нанесенный Новикову, был направлен против великого князя Павла Петровича. Со смертью Фридриха II связь тайных обществ с Берлином стала активнее использоваться как инструмент прусских интересов. Через Иоганна Рудольфа фон Бишофвердера, графа Христиана Августа фон Гаугвица, представителя Пруссии в Петербурге графа Доротея Людвига Христофа фон Келлера и представителя России в Берлине Максима Максимовича (Магнуса) Алопеуса великокняжеский двор поддерживал тайные сношения с двором Фридриха Вильгельма II и его розенкрейцерским окружением[966]
. Екатерине виделось в этом соединение ненавистного ей антипросвещенческого духа, к которому тяготел Павел, с привкусом государственной измены, причем именно в тот момент, когда монархиям следовало объединить усилия для борьбы с революцией. Пока не ясно, какую роль играли в этой сети вюртембергские принцы и имелся ли у Екатерины конкретный повод подозревать их в желании поставить русскую политику в зависимость от Пруссии. В целом получается, что весной 1792 года речь шла об организации императрицей обороны сразу на двух фронтах – от революции и от попыток управлять российской политикой извне. Она ожидала от юного великого князя Александра Павловича, что его политика будет ориентироваться на принципы, которых придерживалась она сама с момента своего прихода к власти: не на ту или иную «национальную идею», а на «благо» империи Российской, как сказано в неоднозначном на первый взгляд тексте «завещания», на ее самоутверждение и модернизацию. О второстепенности национальных мотивов свидетельствует и сам путь, с помощью которого Екатерина попыталась посвятить в свои планы Александра осенью 1793 года, три недели спустя после его свадьбы. На роль посредника был выбран не «верный сын отечества», а многолетний воспитатель и наставник внука, пользовавшийся его большим уважением, – свободомыслящий уроженец швейцарского кантона Во Фредерик Сезар де Лагарп, приглашенный императрицей в Россию в 1783 году по рекомендации Гримма[967]. Однако Лагарп сделал вид, что не понимает замыслов императрицы. Тем не менее она никогда не лишала его своей милости, даже несмотря на то что правившая в Берне олигархия стремилась представить его опасным республиканцем за активную поддержку оппозиции в кантоне. Как бы то ни было, в 1794–1795 годах Екатерина сочла, что было бы умнее просто проводить его со службы с почестями. Она продолжала плести интриги против Павла и даже сообщила о своих намерениях Александру[968], однако проект государственного переворота остался «бумажкой, чернилами закапанной» до конца ее жизни. В 1762 году у нее не было письменного плана – она просто действовала.Глава VIII. Политический курс Екатерины II в отношении Германии в период от семилетней войны до французской революции
1. Внешнеполитическая переориентация России в 1762 году: гегемония в Восточной Европе – равновесие сил в Германии
С ранней юности Екатерина привыкла видеть в Священной Римской империи германской нации, с одной стороны, конгломерат бесчисленных княжеств разного значения, конкурирующих правовых притязаний и сложнейших родственных связей, а с другой – арену конфликта между Австрией и Пруссией. Уже в зрелом возрасте она вспоминала, как во время Первой Силезской войны[969]
в Штеттин привозили пленных австрийских офицеров и как ее не успевшему оправиться от удара отцу пришлось выступить со своим полком в поход, хотя и не на линию фронта[970].