Екатерина II, Германия и немцы

Романы, написанные по образцу английских, приобрели популярность в Германии лишь с начала 1770-х годов. Поэтому может показаться, что Екатерина, открыв для себя новое увлечение, могла без труда нагнать упущенное. Однако эта волна нахлынула с такой силой, что уже к 1780 году достигла своей вершины[584]. Каждый последующий год устанавливались новые рекорды: с 1772 по 1796 год по указателям одной только Всеобщей немецкой библиотеки прослеживается около 6 тысяч названий, включая переводы[585]. Учитывая такой объем материала, Екатерина нуждалась в компетентных консультациях, и она получала их – главным образом у Гримма и Николаи. Поскольку ко всему, за что императрица бралась, она подходила основательно, сначала она читала те романы, на которые обратила внимание с запозданием, однако все больше попадало в ее руки новых изданий. Екатерина прочитала роман Борода клинышком Иоганна Готлиба Шуммеля[586], в котором высмеивались школьные опыты Базедова, Историю абдеритов Христофа Мартина Виланда[587], Историю фрейлейн фон Штернхейм Софи де Ларош[588] и пародию Иоганна Карла фон Музеуса на Лафатера Физиогномические поездки[589]. Едва познакомившись с немецкими авторами, императрица уже объявляла об упадке французской литературы со смертью Вольтера в 1778 году: «С тех пор, как умер мой мэтр, эти бедные люди [французы. – К.Ш.] не могут похвастаться ни одной книжкой, которая могла бы сравниться с ними»[590].

В 1785 году, прочитав книгу врача и писателя Иоганна Георга Циммермана Об уединении[591], Екатерина пожаловала автору золотую медаль и кольцо с бриллиантом. Сочинение Циммермана произвело глубокое впечатление на императрицу. «В этой книге, – писала она автору, – есть и сила, и мощь, и прелесть душевная…»[592] Циммерману вновь, как и в 1780 году, когда Григорий Григорьевич Орлов хотел переманить его на российскую службу, удалось уклониться от предложения переехать в Петербург. Тем не менее императрица не замедлила надавать ему множество поручений[593]. Со своей стороны, Циммерман сделал все возможное, чтобы как можно больший круг людей понял, чьим доверием он пользуется, а его собственные письма, адресованные Екатерине, все чаще наполнялись его личными просьбами. Прежде всего, он старался обратить высокое внимание Екатерины на своих коллег по перу, нуждавшихся в ее благосклонности. Так, по ходатайству Циммермана императрица помогла выйти из затруднительного положения двум известным лицам, жизненные пути которых диаметрально разошлись в эпоху Французской революции: Георгу Форстеру и Августу фон Коцебу[594].

Еще сто лет тому назад историки с удивлением отмечали, что корифеи немецкой литературы – Лессинг, Шиллер и Гёте – остались, по-видимому, не замеченными императрицей. Не встречалось в ее записях и высказываний о Гердере, в 1764–1769 годах преподававшем в школе при Домском соборе в Риге, принимавшем участие в жизни тамошнего просвещенного общества и воспевавшем Екатерину в одах и торжественных речах как идеальную правительницу[595]. Имеется по крайней мере одно документальное подтверждение тому, что до 1784 года она ничего не знала о Гердере. В ходе уже дважды упомянутого визита Вейкарда для представления ко двору[596] императрица проявила завидные познания, осведомляясь о последних новостях в мире немецких ученых и писателей. Однако, когда Вейкард сообщил, что Гердер только что опубликовал философский труд, посвященный истории человечества, Екатерина поинтересовалась, кто такой этот Гердер, и осталась недовольна и в самом деле совсем не исчерпывающими сведениями о том, что это один веймарский священник. «Священник, – сказала она, ученица Вольтера, – тогда уж труд не может быть философским. Если человек философ, то он не может быть священником, а если он священник, то как он может быть философом…»[597]