Екатерина II, Германия и немцы

Третье умозаключение вытекает непосредственно из второго: несмотря на живой и по сей день интерес широкой общественности к жизни императрицы, лишь единицы профессиональных историков обращались к ее биографии. Что касается российской до– и послереволюционной исторической науки, то тому можно найти по меньшей мере две причины. С одной стороны, и в самодержавной России, и в Советском Союзе цензура затрудняла доступ в архивы, препятствовала публикации важных источников, переводу опубликованных за рубежом трудов, научной работе над целым рядом проблем и, кроме того, открытому обсуждению подробностей, считавшихся щекотливыми в политическом или моральном смысле[19]. С другой стороны, до революции 1917 года биографические штудии о представителях дома Романовых были несовместимы с научной этикой и общественной позицией многих историков, поскольку именно в этой сфере свобода научных изысканий существенно ограничивалась.

По мере того как качество историографии приближалось к научным стандартам, созданный самой Екатериной образ императрицы-просветительницы перестал быть объектом некритического восприятия[20]. С постепенным открытием архивов в 1860-е годы принадлежавшие преимущественно к либеральному лагерю русские историки, обратившись к многочисленным документальным материалам для исследований по истории государственной власти, общественного устройства и права, взяли за ориентир парадигму, согласно которой самодержавие развивалось постепенно в конституционное государство. Тем самым они идентифицировали, или сравнивали, программу просвещенного абсолютизма со своими собственными буржуазно-освободительными идеями – в целях как апологетических, так и критических. Для представителей апологетического направления внутри конституционалистского спектра именно правление Екатерины ознаменовало начало разделения властей и возникновение современной государственности, основанной на праве. Изучая созванную императрицей и работавшую под ее руководством Комиссию по сочинению проекта нового Уложения, либеральные историки, называвшие ее хотя и неточно, но характерно для их собственных представлений Законодательной комиссией, концентрировались на представительских сторонах этого собрания, упуская из виду то функциональное значение, которое Комиссия имела для абсолютистской политики Екатерины[21]. По мнению многих либеральных историков, в том числе и В.О. Ключевского[22], Екатерина II, наделив привилегиями дворянство и горожан, положила успешное начало освобождению «сословий» от государства, несмотря на то что социальную иерархию она не ликвидировала, а всего лишь «спрятала» в новых общественных корпорациях. Причины краха дальнейших реформ, проводившихся в соответствии с постулатами западноевропейского Просвещения, лежали, как полагали эти историки, лишь в отсталости экономики, общества и системы образования, а в отдельные периоды – и в чрезмерной вовлеченности императрицы во внешнюю политику и войны. Бóльшая часть дворянства, полагали историки-«апологеты», настаивала на сохранении крепостничества, и императрица под давлением Пугачевского восстания, но прежде всего – Французской революции, в конце концов оставила свои просвещенческие амбиции 60-х годов. Однако ее имя по-прежнему осталось тесно связанным с огромной важности культурным, научным и просветительским подъемом второй половины XVIII века.

В противоположность историкам первой группы, противники самодержавия из числа либералов и социалистов-революционеров рубежа XIX–XX столетий считали себя духовными наследниками критиков придворного общества XVIII века, «упадка нравов» и социальной несправедливости. По мнению представителей этой традиции, Екатерина с самого начала всего лишь кокетничала с Просвещением и просветителями, стремясь скрыть за ширмой реформаторских убеждений нелегитимность своего правления. В действительности же она якобы цинично пользовалась своей властью, обращаясь к государственно-правовой и камералистской литературе своей эпохи лишь в целях трансформации традиционной самодержавной власти в бюрократическую монархию Нового времени[23]. Критикуя Екатерину, эта часть историков утверждала, что, благоприятствуя дворянству, государство шло против принципа «общего блага», возведенного им же самим в ранг своей главной цели, при этом вовсе не закладывая основ для освобождения всех подданных от государственной зависимости, а напротив, обостряя политические и социальные противоречия.