Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет

Российские власти просто были не уверены в ценности торговли с Америкой. И это убеждение укрепилось, как только Панина заставили оставить его должность. Дейна вскоре после прибытия в Петербург узнал, что «граф Панин скоро вернется ко двору и что из всех министров Ее Величества больше всех он симпатизирует Соединенным Штатам»^{873}. Как мы видели, Панин дал положительное заключение о потенциале русско-американской торговли. Но весной 1781 года он уехал в свое имение и больше уже не был допущен к руководству внешней политикой. Его сменил Иван Андреевич Остерман, покладистый чиновник. В действительности иностранными делами теперь управляла сама императрица вместе со своими ближайшими советниками: Григорием Александровичем Потемкиным и Александром Андреевичем Безбородко. Потемкин, в частности, считался антиамериканистом^{874}. Российская внешняя политика резко изменилась. Был заключен союз с Австрией и составлены планы раздела Османской империи[319]. Чтобы достичь этой цели, надо было исключить вмешательство британского флота. Могла ли торговля относительно небольшого объема — если бы она вообще была — между Россией и Америкой компенсировать разрыв с Великобританией, который наверняка бы последовал? Разве покладистость британцев в случае осуществления задуманного нападения на турок (вторая Русско-турецкая война действительно началась в 1787 году) не окажется ценней для России, страны без сильной коммерческой традиции, но с долгой историей конфликтов с турками и татарами, чем несколько дополнительных судов, зашедших в Ригу или Кронштадт?

Не поняв, какие препятствия у него на пути, Дейна искал причины своих трудностей не там. Кардинальным догматом «народной дипломатии» был тот, что в поиске поддержки европейских стран нельзя доверять помощи французов, поскольку, как считалось, французы надеются держать американцев в подчинении своим интересам. Если и есть среди видных американцев те, кто согласен с рассуждениями французов о внешней политике (Франклина обвиняли в том, что он главный злоумышленник), то они продались французам. Адамс пришел к такому заключению после того, как Верженн сообщил ему, что дело он будет иметь только с Франклином. Вероятно, от Адамса Дейна и перенял недоверие к Франклину, Верженну и Вераку.

В этом другая причина, почему российский двор так грубо обошелся с Дейной: он прибыл в Петербург без малейшего доверия к французскому послу, к советам которого он, согласно инструкциям, обязан был прислушиваться. Четыре раза Дейна обращался к французу за тем, чтобы тот помог сообщить о его миссии российскому двору: когда пришли известия о сдаче Корнуоллиса[320], когда английский парламент предложил новую политику в отношении Америки как раз перед падением правительства Норта[321], когда Чарлз Джеймс Фокс[322] объявил, что для переговоров с бывшими колониями никаких предварительных условий не будет, и, наконец, когда Ричард Освальд[323] был уполномочен договариваться о мире с американскими представителями. Во всех четырех случаях Верак рекомендовал терпение^{875}. У Дейны, уверенного в правоте дела американцев и убежденного в том, что ему, чтобы добиться признания, надо всего лишь рассказать императрице об истинном положении вещей, было готовое объяснение кажущемуся колебанию Верака: Верженн приказал ему помешать миссии. «Учитывая все, что я узнал о переговорах Дейна в России, господина Джея в Испании и своих собственных в Голландии, — заявил Адамс, — мне ясно, что граф де Монморен[324], маркиз де Верак и герцог де ла Вогюйон руководствовались одними и теми же инструкциями, а именно: не помочь, а помешать, если возможно, нашему успеху»^{876}. Эти подозрения совпали с подозрениями Дейны и обеспечили оправдание явной неудачи его миссии. «У меня та же мысль по поводу определенной программы, что и у Вас», — намекнул он мрачно Адамсу. Позже, редактируя свои бумаги, Дейна добавил примечание, что это была «программа Версальского двора: помешать во время войны признанию монархами Европы независимости Соединенных Штатов»^{877}. Дейна ухватился за франко-российские переговоры о торговом договоре, чтобы обвинить французского посла в желании вытеснить американцев из торговли с Россией. Когда он поделился своим «открытием» с Адамсом и Робертом Ливингстоном[325], недавно избранным секретарем по иностранным делам, то первый согласился, а второго дерзость Дейны возмутила^{878}.