Екатерина Медичи

Едва король навсегда закрыл глаза, как Екатерина отправила в Польшу к Генриху нарочного с сообщением, что пора возвращаться во Францию. Король умер, да здравствует король — Генрих III. Король Польский, которому за несколько месяцев успели до смерти надоесть и страна, и его теперешнее положение, с готовностью откликнулся на призыв. Тайком покинув королевский дворец в Кракове, он, преследуемый пустившимися за ним в погоню подданными, устремился к границе, которую сумел благополучно пересечь. Поскольку прямой путь через протестантские княжества Германии ему был заказан, ехать пришлось кружным путем, через Австрию и Италию. В Вене император Священной Римской империи германской нации Максимилиан II оказал Генриху роскошный прием, втайне рассчитывая, что новый король Франции женится на его дочери, вдове Карла IX. Продолжив путь, беглец прибыл в Венецию, где дож устраивал в его честь такие празднества, которые невозможно было и представить себе во Франции. Жизнь в Венеции настолько понравилась Генриху, что он застрял там на целых два месяца и пробыл бы еще дольше, если бы Екатерина Медичи не приняла решительные меры, дабы поторопить сына с возвращением на родину.

Во время его отсутствия Екатерина вынашивала амбициозные планы, намереваясь представить сыну, когда тот вернется, умиротворенное и сплоченное королевство, верное своему суверену, так что королю останется лишь наслаждаться жизнью, тогда как она, незаменимая, возьмет на себя все заботы по управлению государством. Однако для этого предстояло еще многое сделать. Одна опасность, исходившая от заговорщиков, была ликвидирована, но оставалась другая: по всему королевству зрели очаги бунта, который готовили «политики» и «недовольные». Бежавший принц Конде подстрекал лютеранских князей Германии для нового вторжения во Францию. Поскольку королевская армия в тот момент фактически не существовала, а сам король развлекался в Венеции, Екатерине оставалось лишь полагаться на успех переговоров со своими неприятелями. Верная себе, она давала им обещание за обещанием и по мере возможности подкупала их вождей. Чтобы Генрих по возвращении мог противопоставить врагам хоть какую-то армию, она набрала в Швейцарии наемников.

Охваченная нетерпением, Екатерина не стала дожидаться прибытия Генриха в Париже, устремившись ему навстречу. В Лионе, пока артиллерийские залпы не возвестили, что король пересек границу своего королевства, она в компании своего старинного приятеля герцога Немура инспектировала местные вооруженные отряды. Не упустила она и случая пообщаться с жившими в городе итальянскими банкирами, заручившись их согласием предоставить кредит. С войском и деньгами можно было увереннее смотреть в глаза надвигавшейся военной угрозе. Наконец, после долгой, почти двухлетней разлуки, мать и сын встретились. Это была волнующая встреча. По свидетельству испанского посла, они, обнявшись и со слезами на глазах, проговорили целый час. Генрих, бросившись в объятия матери, сделал знаменательное признание: «Мадам, дорогая моя мать, подарившая мне жизнь, теперь я обязан вам еще и своей свободой и короной». В завершение сцены встречи он, встав на колени перед матерью, целовал ей руки.

Екатерина была без ума от своего любимого сына, считая бесспорными его великие достоинства и стараясь не замечать его недостатки. Неблагоприятные обстоятельства, полагала она, мешают ему в полной мере проявить свои таланты. «Он может всё, стоит лишь ему захотеть», — любила повторять Екатерина. Беда была в том, что он хотел то одного, то другого, стремительно переходя от увлечения к увлечению — а ведь ему предстояло править в непростое время и в непростой стране, править подданными, которые, мягко говоря, не сочувствовали его причудам. Когда он прибыл в родные пределы, французов поразили происшедшие с ним перемены. Их новый король, считали они, переменился не в лучшую сторону, хотя и прежде замечали в нем много такого, что не могло понравиться благородным господам, пытавшимся выглядеть элегантными и утонченными, но в сущности остававшимся солдафонами. Когда Генрих III был еще ребенком, фрейлины его матери часто забавлялись с ним, наряжая в женское платье, опрыскивая духами и украшая, как куклу. С детства у него осталась привычка носить плотно облегающие камзолы, кольца, ожерелья, серьги, пудриться и красить губы помадой. В остальном же он был вполне нормальным принцем: участвовал в придворных попойках, не пропускал ни одной юбки и, по свидетельству хрониста, заслужил славу «самого любезного из принцев, лучше всех сложенного и самого красивого».