Екатерина Медичи

Сбор войска не прошел незамеченным, несмотря на то, что проводился тайно. В течение всего февраля поступали многочисленные предупреждения. 22 февраля король решил укрыться за стенами Амбуазского замка, способного выдержать осаду. Гизы прекрасно понимали, насколько непопулярна их репрессивная политика в области религии. Их сурово осудили не только канцлер Оливье, Колиньи, призванный ко двору как в качестве советника, так и в качестве заложника, но и сама королева-мать, которой удалось добиться оправдания советника Фюме – одного из парламентариев, арестованных вместе с Дюбуром.

До сих пор Екатерина была очень осторожна, но теперь она добилась собрания Королевского совета с целью рассмотрения религиозной ситуации. Был составлен эдикт, опубликованный 2 марта и утвержденный 11-го. Он утвердил различие между мирными протестантами, которым даровалось прощение при условии, что в будущем они будут жить как добрые католики, и возмутителями общественного спокойствия, проповедниками и заговорщиками против короля, королевской семьи и главных министров. Впервые в таком документе даровалась амнистия за религиозные преступления, правда, при этом она не сопровождалась провозглашением свободы совести.

Главной вдохновительницей этого документа была королева-мать. Именно она послала нарочного – Жака де Морожа, советника и секретаря финансов короля, представить этот документ в Парижский парламент, чтобы его палаты «как можно скорее приступили к верификации этих писем». Но эдикт опоздал и не смог обезоружить заговорщиков. [115] 15 марта в Нуазе Гизам удалось арестовать главных капитанов. 16 и 17 марта они набросились на банды заговорщиков, которые беспорядочно рассыпались под стенами Амбуаза. 19-го Ла Реноди был убит в лесу. Это был конец: королевские солдаты вместе с деревенским населением начали настоящую охоту на людей. Один за другим проходили поспешные суды, все до одного вынесшие смертные приговоры. Вскоре уже не хватало виселиц; с бойниц и ворот замков как грозди свисали люди. Юный король в компании своей жены и придворных дам после обеда приходил развлекаться, глядя на эти сцены смерти.

Екатерина попыталась спасти некоторых пленников. Для того чтобы добиться помилования капитана Кастельно, она снизошла до того, что «отправилась в комнаты этих новых королей и польстила им», пишет Ренье де Ла Планш. Но герцогом и кардиналом владела «непримиримая ярость». Сама герцогиня де Гиз пришла к королеве-матери и плакала из-за царящих «жестокости и бесчеловечности». Екатерина не ограничилась только человеколюбивыми поступками. Через Колиньи она попыталась выяснить причину волнений в Нормандии и доказала Гизам, что религия не была их единственным поводом. Из-под полы распространялись противоправительственные пасквили. Королеву в них называли «шлюхой, родившей прокаженного». В Страсбурге Франсуа Отман яростно обрушивался на кардинала Лотарингского в своем знаменитом «Послании Тигру Франции», напечатанном в апреле. Было очевидно, что наряду с религиозным расколом имел место политический бунт.

Война памфлетов против Гизов, волнения и разгром церквей в Провансе, Дофине и Гиени показали, насколько срочно нужно было восстановить иерархию властей и выполнить требования протестантов. В соответствии с высказанным Колиньи мнением, королева-мать решила собрать в Фонтенбло 21 августа советников и рыцарей королевского ордена Святого Михаила. На это собрание не явились Антуан де Бурбон и Конде. Екатерина открыла заседание вступительной речью, призвав участников посоветовать королю, как «по возможности сохранить его корону, успокоить его [116] подданных и выполнить требования недовольных». Ее мысль развил новый канцлер – Мишель де Л'Опиталь, бывший советник Парижского парламента и председатель Палаты счетов, назначенный с согласия Гизов. Заслушав отчет, представленный герцогом де Гизом и кардиналом Лотарингским, члены ассамблеи получили слово. 23-го Колиньи представил два ходатайства – одно королю, а другое – королеве-матери, с просьбой разрешить отправлять протестантские обряды до начала всеобщего церковного собора. Епископ Баланса сказал затем, что крайне несправедливо считать приверженцев нового учения мятежниками, «такими богобоязненными и полными почтения к королю и его министрам, не желающими ни в коем случае его оскорбить». Монлюк был доверенным лицом королевы-матери, и поэтому его слова полностью отражали мнение Екатерины. Можно было утихомирить страну, ослабив преследования, но при этом было нежелательно слишком уж реформировать правительство. Но так не думал Марильяк, архиепископ Вьеннский. До сих пор бывший ставленником Гизов, в своей речи прелат показал, что стремится обсудить проблемы, возникшие во время их правления. Решением всех бед мог стать только «созыв Генеральных штатов и национального церковного собора, как бы этому не противился папа».