Екатерина Медичи

Супруги установили при своем дворе особые требования к нормам этикета. В отличие от отца, Генрих настоял на том, чтобы придворные старались блюсти внешние приличия, и, если какой-либо молодой человек делал попытку добиться расположения одной из «девушек» Екатерины, она всегда защищала добродетель своих дам и их репутацию. Многим чересчур пылким воздыхателям пришлось охлаждать свою страсть вдали от двора, пока не уляжется ярость королевы. Равно же, когда Екатерина обнаруживала, что одна из юных дам утратила честь, ее гнев мог быть ужасен. Одна несчастная девушка, мадемуазель де Роган, спала с любовником, когда в спальню вошли люди и разбудили ее. Она открыла глаза и обнаружила королеву, Диану и жену коннетабля, стоящих вокруг кровати. Разъяренная королева вскричала: «Как ты могла так опозорить меня?!» И возмущенные матроны погнали бедняжку к королю, коннетаблю и кардиналу Лотарингскому, которые поддержали требование Екатерины отослать девушку, оказавшуюся беременной, прочь. Позднее этикет при дворе стал гораздо гибче, и зачастую королева сама использовала чары придворных дам для достижения политических целей.

Екатерина и в зрелом возрасте любила охоту и тратила огромные суммы на свои конюшни и лошадей. Брантом писал: «Она была отличной, бесстрашной наездницей, держалась в седле с легкостью и первой села на лошадь по-мужски… только после шестидесяти она перестала ездить верхом, и по мере того, как здоровье ее слабело, весьма об этом тосковала. Одним из главнейших ее удовольствий была быстрая и дальняя езда, хотя она частенько падала с лошади». Она часто брала с собой на прогулки арбалет, на случай, если попадется какая-нибудь дичь, и достигла совершенства в стрельбе. Пожалуй, одной из главных причин ее любви к охоте было то, что здесь она имела редкую возможность побыть с мужем без Дианы. Фаворитка, столь любившая упоминать об аллегорической связи между собой и античной богиней-охотницей, могла себе позволить лишь небольшую утреннюю прогулку верхом ради моциона, и, несмотря на ношение маски (распространенный в то время обычай), не желала рисковать: ведь лицо могло обветриться и даже приобрести загар, свойственный охотнице!

В дни охоты королева собирала в своих покоях кружок, который Генрих непременно посещал. Коннетабль, Диана и Гизы также имели обыкновение посещать это чинное собрание, где не было ни музыки, ни развлечений. Эти ассамблеи являлись собственным способом Екатерины поддерживать отношения и знакомиться с придворными. К трем часам кружок чаще всего распускался, и придворные шли играть в игры, такие, как «путаница», либо смотрели, как король и придворные фехтуют или играют в мяч. В послеобеденные часы, отведенные для развлечений, королева часто устраивала сборища иного рода, с музыкой и танцами. Генрих также приобрел привычку проводить час-другой наедине с женой, прежде чем отправиться в постель, что обычно происходило в десять часов.

Между тем в напряженной обстановке противостояния Гизов и Монморанси, Дианы и Екатерины приближался день свадеб для скрепления мирного договора. Диана, которая благодаря выгодным бракам дочерей и внучки стала союзницей обеих партий, чувствовала себя застрахованной. Важнее всего было то, что Генрих по прежнему находился целиком в ее власти и был ей безмерно предан. Правда, религиозные распри внесли раскол даже в столь тесный кружок вокруг короля. Племянник Монморанси, д'Андело, принял новую веру, ходили слухи и про его брата, Гаспара, адмирала де Колиньи, — он якобы тоже переметнулся к протестантам за время пленения, хотя открыто еще не высказывал своих взглядов. Король чаще всего старался не замечать изменений, столь близко его касавшихся, но это становилось все труднее. Шаг от ереси до измены был ничтожно мал…

Екатерина с превеликой радостью восприняла церемонию условного брака ее тринадцатилетней дочери Елизаветы, прозванной в Испании Изабель де ла Пас[37], с доверенным лицом Филиппа Испанского. Купеческая кровь Медичи теперь смешается с голубой кровью Габсбургов — величайшей династии монархов Европы. Екатерина чувствовала, как, благодаря этому, смывается пятно ее собственного происхождения. Но ее беспокоил приближающийся турнир. Генрих неважно себя чувствовал все лето, страдая головокружениями, — должно быть, сказывалось напряжение и нервное переутомление, связанное с поражением при Сен-Кантене. 29 июня сон королевы был ужасен: она увидела Генриха на турнире, лежавшего на земле с залитым кровью лицом. Все попытки отговорить его от участия прошли впустую, и на следующий день ее пророческий кошмар сбылся. На ее глазах король падает наземь, пораженный копьем Габриэля Монтгомери. В течение следующих десяти дней она дежурила у постели умирающего мужа, который испустил дух 10 июля 1559 года. Ее скорбь сдерживало только сознание того, что теперь безопасное будущее детей зависит от нее, что она должна хранить память о Генрихе и продолжать его дела.