Екатерина Медичи

Единственным позитивным результатом пропагандистских призывов сменить Валуа Гизами было долгожданное и столь необходимое для выживания монархии примирение короля с братом. Генриха раздражало назойливое обращение Гизов к памяти Карла Великого, а в тот момент оно таило серьезную угрозу, ибо напоминало народу, как хорошо иметь в стране сильного монарха — роль которого Генрих Валуа сыграть никак не мог. Когда братья встретились в ноябре 1576 года в Олэнвиле (загородном имении, купленном королем для себя и королевы), все наблюдатели отметили новую вспышку братских чувств между ними, ибо они «обнялись и поцеловались». В качестве особого знака доверия и привязанности король настоял, чтобы брат спал с ним в одной постели в первую ночь встречи. Поутру его величество «удостоверился, есть ли все необходимое брату для одевания». Не считая общей ненависти к Гизам, их объединяли также замыслы совместно выступить против католиков в Нидерландах — подразумевалось, что здесь Алансон мог бы раздобыть для себя трон. Братья договорились забыть все разногласия, и Алансон, недолго думая, покинул союз гугенотов и «Политиков». Позже Екатерина и Генрих утверждали, будто целью подписания договора был не мир с гугенотами, но возвращение Месье в лоно семьи, однако тут легко уловить душок оправдания, придуманного «post factum». 2 ноября Екатерина писала, что недавно имела удовольствие видеть сыновей, благополучно забывших обиды и противоречия, и теперь надеется, что ничто не помешает им совместно «хранить интересы престола», а Алансону получить новый трон в Нидерландах.

В начале декабря, ко времени сбора Генеральных штатов Генрих, осознав, что не сумеет сдержать Лигу, мудро решил сам встать во главе союза. Когда Лига только создавалась в Пикардии, король сердито заявил, что в подобных рода ассоциациях нет нужды, ибо, как христианнейший король Франции, он сам лучше прочих защитит католическую веру. Своим обращением к Штатам — блестящим образцом ораторского искусства — Генрих увлек и очаровал делегатов. «Plus Catholique que les Catholiques» («Католичнейший из всех католиков»), Генрих согласился с общим мнением: во Франции должно быть религиозное единство, вот только это непременно приведет к новой войне. Он отказался также уступить требованию Штатов, чтобы король принял результат голосования, каков бы он ни был, — это требование полностью подрывало авторитет королевского волеизъявления.

Когда дошло до сбора денег, которые требовались для воплощения в жизнь решений Штатов, явно ведущих дело к войне, энтузиазм делегатов заметно угас. Стремясь поднять их настроение, королева-мать решила разрядить обстановку, ослепив скаредных депутатов роскошью. Знаменитые итальянские комедианты, труппа «Джелози», прибыли в Блуа (по дороге гугеноты захватили их в плен и отпустили за выкуп) и 24 февраля дали представление. В честь первого появления итальянцев (за которых он уплатил выкуп), король дал в ту же ночь бал-маскарад, где явился одетым в женское платье. Только что провозглашенный лидер католической Лиги явился с завитыми и напудренными волосами, в платье с низким декольте. Ансамбль христианнейшего из королей отличался роскошью парчи, кружев и бриллиантов и дополнялся десятью нитками крупного жемчуга на шее монарха.

Хотя Екатерина надеялась избежать войны, она неустанно напоминала Генриху, что он должен быть уверен в собственной готовности сражаться, если возникнет такая необходимость. Денег из делегатов выжать не удалось. Тем временем на юге снова начались волнения. В тщетной попытке отсрочить войну Генрих пригласил короля Наваррского, Конде и Дамвиля обсудить ситуацию со Штатами в Блуа, но они отказались явиться. Екатерина укоряла Генриха за попытки умилостивить недругов и слезно жаловалась невестке Луизе, что не может больше влиять на сына: «Он не одобряет ничего, что бы я ни делала, похоже, мне не удастся действовать по своей воле». Она называла Дамвиля самым выдающимся из врагов сына: «Именно его я боюсь больше прочих, ибо в нем более всего собрано понимания, опыта и постоянства… Мое мнение таково: мы должны победить его любой ценой. Ибо в нем заключается главный секрет нашей победы или нашего поражения». В то же время Екатерина понимала, что недоверие к военным талантам Генриха оправданно. Она знала: чтобы помочь сыну, необходимо пустить в ход против его врагов тонкие уловки. Вначале она сблизилась с женой Дамвиля, Антуанеттой де ла Марк, ревностной католичкой, потом вышла на самого Дамвиля, которого соблазнила маркизатом Салюццо, в ответ на обещание отойти от альянса с гугенотами и вернуть Лангедок под власть короля. Он принял предложение, и его разрыв с протестантами существенно подорвал их силы.