Екатерина Медичи

Конде следовало быть осторожнее, однако он не выполнил еще всего, чего хотел, а потому сразу же заявил:

— Ты немедленно дашь приказ убраться отсюда своим войскам и признаешь свое поражение. А потом скажешь своей матери, что купил мир в королевстве на условиях, которые мы тебе впоследствии продиктуем.

И, видя, что Генрих колеблется, все еще надеясь на чудо, он вскричал:

— Ну же! Соглашайся, иначе, клянусь всеми твоими святыми, я перережу тебе горло!

И он надавил на шпагу. По шее герцога поползла алая струйка крови.

А Конде неумолимо продолжал:

— Считаю до трех: раз! два!..

Видя, как перекосилось лицо дяди и понимая, еще секунда — и он приведет в исполнение свой приговор, Месье проговорил:

— Сдаюсь. Я согласен отвести войска в Париж.

— Клянешься ли ты больше не поднимать руки на своего дядю?

— Клянусь. Словом брата короля.

— Так держи его, Анжу, и не забывай, что сегодня я подарил тебе жизнь, хотя мог бы и отнять ее у тебя.

— Я не забуду этого и обещаю вернуть свой долг.

— Хорошо. Я верю тебе. Но это еще не все, — продолжал Конде, не убирая клинка от горла племянника. — Ты сейчас же скажешь мне, где находится карета с баронессой де Савуази, которую вы взяли в плен.

Анжу изобразил на лице недоумение. Карета? Но при чем здесь он? Он и в глаза ее не видел. Потом вспомнил. Кажется, ему недавно докладывали о каком-то трофее герцога Монпансье; видимо, это и имел в виду принц.

— Не я ее пленил, а герцог Монпансье, — ответил брат короля.

— Где она? — повторил Конде.

Герцог Анжуйский пожал плечами и указал рукой в сторону восточного края деревни. Видно было, что собственная судьба беспокоит его гораздо больше, чем судьба какой-то баронессы.

— Кто ее охраняет?

— Люди герцога.

— Сколько человек?

— Не знаю точно, но думаю, их не больше нескольких десятков.

— А теперь уезжай. И помни свое обещание.

Месье повернул коня и в сопровождении десяти-пятнадцати человек поехал прочь.

Конде взмахнул шпагой, указывая направление, и его всадники быстро помчались туда, куда указал герцог Анжуйский. Последний не солгал: карета в окружении всего лишь дюжины солдат действительно находилась там. Это была ровная поляна с прошлогодней пожухлой травой и хорошо просматриваемая со всех сторон. Вокруг нее отдельными группами росли невысокие деревья, еще не одевшиеся листвой.

Увидя принца Конде во главе большого отряда, стражники баронессы тотчас оставили карету и бросились наутек. Их не стали преследовать.

Конде на всем скаку соскочил с лошади, распахнул дверцу и заглянул внутрь кареты. Оттуда смотрело на него бледное и испуганное лицо Камиллы.

— Святой боже! Принц, это вы! — воскликнула несчастная баронесса и, едва ступив на землю, упала в объятия Конде, заливаясь слезами.

— Кому же еще здесь быть? — улыбаясь, произнес Конде.

— Боже мой, я ничего не понимаю, ведь мне сказали, что гугеноты побеждают, и я повернула сюда, чтобы… чтобы…

Но принц знал причину ее скоропалительного решения и не дал ей договорить:

— Ах, мадам, ну можно ли быть такой беспечной? Ведь вы отправились в Этамп, а вместо этого стоите сейчас здесь и дрожите в моих объятиях.

— Я все еще дрожу? — пролепетала Камилла, не поднимая головы.

— Дрожите, мадам, но, клянусь рясой Кальвина, вас это ничуть не портит.

Его спешившиеся всадники, молча, наблюдали за этой сценой, пряча улыбки в глубине усов.

— Но как же вы здесь оказались? — спросила Камилла, придя в себя и отстраняясь от своего спасителя. — Ведь вы остались в Периге!

— Ах, мадам, — с поклоном ответил Конде, — чего не сделаешь ради женщины, терпящей бедствие подобно кораблю в бурю, да еще такой очаровательной, как вы. Ради такой Андромеды стоит пожертвовать и последним взглядом Медузы.

Лицо Камиллы слегка заалелось.

— Но если серьезно, — прибавил Конде — то весть о постигшем вас несчастье привез один из ваших людей, его зовут Арно де Конжи.

— Так он спасся? — всплеснула руками Камилла. — Боже, благодарю Тебя за то, что Ты сохранил ему жизнь. Но остальные… Ах, я не забуду до конца моих дней, как они сражались, старики и калеки… и совсем еще юные, почти дети… Господи, упокой души этих несчастных! — И она осенила себя крестом.

Все присутствующие тут же сняли шляпы и шлемы и зашептали начальные слова поминального псалома.

Подняв глаза на принца, Камилла снова спросила:

— Но как вы смогли проехать по дороге, ведь там вас ждала засада!

— О, это пустяки для такого рыцаря, как я, — ответил Конде. — Знайте, мадам, если Бурбон хочет куда-то проехать, он это сделает, несмотря на все ухищрения его врагов. А если еще к тому же речь идет о любви…

— О любви? — Ее глаза выразили безграничное удивление. — Но, монсиньор, как можете вы говорить так, я не давала вам никакого повода, и помните, я замужем.

— Разве посмел бы я когда-нибудь посягать на узы вашего брака, мадам? Ни единым своим поступком. Уверен, господин Лесдигьер простит мне эту маленькую шалость по отношению к вам. Он сделает это хотя бы потому, что я, рискуя моими солдатами и собственной жизнью, вырвал вас из рук врагов.