Екатерина Великая

Великая Княгиня в негодовании встала и пошла в другой угол гостиной, где играли в лото. Великий Князь поднял от фишек глаза на неё. Странен и тяжёл был его взгляд, Великая Княгиня прочитала в нём ревность, и первый раз она опустила глаза перед мужем.

Наступил сентябрь — время полеванья — охотничьих утех. Чоглоков устроил на Крестовском острове охоту на зайцев. Из Летнего дворца Великая Княгиня и приглашённые охотники отправились на остров на шлюпках.

В золотой оправе осенних берёз стоял крестовский лес. Запах сухого листа, мха, грибов и свежесть широкого взморья опьяняли. День на редкость был красив. Издали повизгивания собак и ржанье лошадей были слышны. Великая Княгиня задержалась с посадкой на лошадь, и только паж оправил её амазонку, как затрубили рога, подала голос гончая, к ней примкнула другая с подвыванием, и охота, увлекая за собою неопытного пажа, понеслась, погнала по лисице. Екатерина Алексеевна осталась одна и, не желая скакать, шагом поехала по тонкой зелёной просеке. Сзади неё кто-то нагонял её карьером. Думая, что это кто-нибудь из доезжачих, Великая Княгиня не оглядывалась. Лошадь нагнала её и круто была осажена.

— Ваше Высочество!..

На широком нарядном турецком караковом жеребце рядом с нею оказался Салтыков в шёлковом дымном кафтане.

Рога далеко звучали, и слышно было, как неслись за лесом охотники. Вокруг Великой Княгини было как в запертом храме. Тишина и безлюдье. Неслышно по мокрому мху ступали лошади. В глубине просеки ложился туман. Голова кружилась от свежего, напоённого лесным ароматом воздуха. Не думая ни о чём, Великая Княгиня ехала рядом с Салтыковым.

— Ваше Высочество, не будьте слишком жестоки. Верю в вашу милость. Вот вам моя голова… Никто никогда не узнает о том счастье, которое вы мне подарите. Верьте — я умею хранить тайну.

Великая Княгиня молчала. Молодой густой лес непроницаемой стеной отделял их от охоты. Острее и сильнее был запах потревоженного конскими ногами мха и гриба.

— Ваше Высочество, не губите меня. Успокойте мою страсть.

Великая Княгиня низко опустила голову.

— Ваше Высочество, дайте хотя уверенность, что вы не совсем равнодушны ко мне… Я чувствую, что это так…

Великая Княгиня подняла голову. Её глаза сияли. В них была любовь, которую уже не могла она скрыть. Но она владела собою. Холодно, спокойно и строго она сказала:

— Граф, подумайте только о том, что вы себе позволяете говорить… И кому?.. Я не стану мешать вам строить ваши воздушные замки… Вы можете наслаждаться вашими фантазиями, сколько вам угодно, но меня я попрошу вас оставить в покое.

— Ваше Высочество, вы любите другого…

— Я — жена Великого Князя… И довольно.

— А нет… Нет… Это не то… Не то… Вы любите другого.

— Оставьте меня.

— Неужели я хуже Чоглокова?

— Полноте, граф. Вы сами знаете, сколь вы милы и дороги моему сердцу.

— Кирилл Григорьевич?..

— Ценю в нём его прямоту, честность и верность мне… Он к тому же не чета вам — примерный муж и семьянин. Берите с него пример.

— Лев Нарышкин?

— Мне нравятся его милые шутки. С ним весело, и он не мучит неуместными и непозволительными объяснениями в любви.

— Неужели толстый Большой Пётр?

— Он хорошо поёт.

— Да… у каждого таланты!.. Но… скажите всё-таки?.. Захара Чернышёва вы любите больше, чем меня?..

— Вы несносны. Настойчивость ваша меня изводит. Ну, хорошо, я скажу вам: вы нравитесь мне больше других. Что из этого?.. Я прошу вас оставить меня. Что могут подумать обо мне?.. Наше отсутствие вдвоём может быть замечено и дурно истолковано. Вы знаете, как люди злы.

— Марии Симоновны здесь нет и некому доносить и сплетничать.

— Вы забываете, что у меня есть муж, что он здесь и что вы — соперники. Он влюблён в меня больше вашего.

— Н-ну!.. Скажите мне… Одно…

— Ничего не скажу — уезжайте…

— Я не уеду от вас до тех пор, пока не услышу от вас самих, что вы неравнодушны ко мне.

— Да… да… Только убирайтесь…

Екатерина Алексеевна звонко и весело смеялась.

— Хорошо, запомните — слово дано…

Салтыков дал шпоры и помчался к опушке.

— Нет!.. Нет… — крикнула ему вслед Великая Княгиня.

— Да!.. Да!.. — донеслось до неё с опушки.

V

Государыня потребовала к себе Чоглокову. Мария Симоновна догадалась — её ожидал разнос. Если разнос будет по-французски — это ничего, но если по-русски — она сильно провинилась перед Государыней, — тогда хоть и не оправдывайся.

Разговор начался по-русски. Мария Симоновна опустила глаза и сделала самое смиренное лицо.

— Что сие, матушка, — гремела ворчливым голосом Государыня. — Великий Князь мне жаловаться изволил, что Великая Княгиня с Салтыковым обманывает его и смеётся над ним… Твой муж колпак и крутом тебя сопляки, которые вовсе ничего не смотрят.

Когда пошли такие выражения — возражать и оправдываться было бесполезно. Мария Симоновна ниже опустила голову и сложила на груди прекрасные белые руки.