Екатерина Великая

Екатерина ощущала себя полной энергии. «В моей голове война бродит, как молодое пиво в бочке», — писала она. Убеждение в собственной правоте придавало ей сил. «Клянусь Вам торжественно, что я постараюсь ответить на мусульманскую учтивость как можно лучше, — сообщала императрица Гримму. — Вы (французы. — О. Е.)хорошо сделаете, если отступитесь от мусульман… Впрочем, всякий стряпает свои дела по-своему, и чужие дела — не мои. Что же до меня, то моя роль давно определена, и я постараюсь сыграть ее как можно лучше» ^[1180].

Императрица стремилась показать, что нападение со стороны Турции дает России право рассчитывать на дипломатическую поддержку европейских стран. Внешне это действительно выглядело так. Франция присоединилась к требованию русского и австрийского дворов освободить Булгакова ^[1181]. Но в реальности дела обстояли иначе, Париж сыграл важную роль в развязывании конфликта. Екатерина часто и не без основания жаловалась на это Гримму. «Они не чистосердечны и не так мыслят, как следовало бы великой державе», — писала она о французах. Ее оскорбляли излюбленные заявления версальской дипломатии, будто начавшаяся война должна стать прологом для перемены правления в России. «Я вовсе не разделяю мнения тех, кто думает, будто мы накануне великого переворота» ^[1182], — рассуждала императрица.

Переписка с философом в годы второй Русско-турецкой войны стала для Екатерины, с одной стороны, интеллектуальной отдушиной, с другой — средством повлиять на французское общественное мнение. Для Гримма вооруженный конфликт оказался крупной неприятностью, так как он исполнял обязанности агента императрицы в Европе, покупая для Эрмитажа коллекции произведений искусства. В период боевых действий закупки заметно сокращались и комиссионные падали, потому старый друг при всяком удобном случае ратовал за немедленный мир. «Послушать Вас, так подумаешь, что я нарушительница всеобщего покоя, — писала Екатерина. — Как, ни малейшего чувства миролюбия? Но толкуйте, что хотите… я не переменюсь… Не изменяйте и Вы мне» ^[1183]. Ей очень хотелось найти поддержку, доказать свою правоту и вместе с тем убедить европейских корреспондентов, что беспокоиться не о чем. «Турки зачинщики, они на нас напали, но до сих пор мы, слава Богу, не потеряли ни пяди земли… Я питаю большое доверие к способностям и искусству моих фельдмаршалов и льщу себя надеждой, что и они мне доверяют; войско все то же; средства — также; если что-нибудь изменилось, то, надеюсь, к лучшему. Итак, я не вижу, почему бы мне носиться с излишними заботами, это пристало туркам, но не нам» ^[1184].

В самом начале войны Потемкин предлагал Екатерине объединить две русские армии — Екатеринославскую и Украинскую — под общим руководством фельдмаршала Румянцева. «Теперь войска графа Петра Александровича идут сюда к соединению, — писал он, — до лета же армиям наступательно действовать и разделяться нельзя будет, то прикажите ему всю команду» ^[1185]. Однако Екатерина предпочла сохранить разное руководство для Екатеринославской и Украинской армий. Это решение было продиктовано не столько военным, сколько политическим расчетом, так как императрица не хотела вручать общее командование Румянцеву, которого поддерживала враждебная светлейшему князю группировка ^[1186].

В Петербурге в отсутствие Потемкина усилилась роль такого коллегиального органа, как Государственный совет. 31 августа Екатерина расширила его состав за счет новых членов: графа А. Н. Брюса, графа В. Я. Мусина-Пушкина, Н. И. Салтыкова, графа А. П. Шувалова, графа А. Р. Воронцова, П. И. Стрекалова и П. В. Завадовского ^[1187]. Большая часть назначенных принадлежала к противной Потемкину партии, и выбор пал на них, потому что в обстановке войны возник недостаток расторопных деловых людей в столице. Названные лица были хорошо известны Екатерине как способные чиновники и «уже не раз в деле употреблялись» ^[1188]. Однако императрица сама не чувствовала себя уверенно при усилении противников Григория Александровича. Екатерина была невесела и говорила, что «отлучка светлейшего князя, с коим в течение тринадцати лет сделала она привычку обо всем советоваться, причинила ей… печаль» ^[1189]. После выбора в Совет новых членов государыня дважды говорила Завадовскому, что «не соизволит терпеть, ежели только услышит, что кто-нибудь покусится причинить хотя малое его светлости оскорбление», и «особливо» рекомендовала «дать знать о сем господам графам Шувалову и Воронцову» ^[1190]. Таким образом, Екатерина напрямую обратилась именно к тому «триумвирату», который активно влиял на действия А. А. Безбородко и от которого она ожидала враждебных выпадов против князя. Подобное, ничем не завуалированное предупреждение свидетельствовало о большом беспокойстве и желании императрицы сохранить шаткое равновесие между различными группировками.