Екатерина Великая

Нассау умолял об отставке и возвратил императрице все свои ордена. Уже после заключения мира Екатерина рассказывала об этом Потемкину: «Я писала к Нассау, который просил, чтоб я его велела судить военным судом, что он уже в моем уме судим, понеже я помню, в скольких сражениях он победил врагов империи… что вреднее уныния нет ничего, что в несчастье одном дух твердости видно» ^[1391]. Императрица довольно точно передала в послании князю содержание и сам дух письма, направленного ею к Нассау-Зигену. «Боже мой, кто не имел больших неудач в своей жизни?.. Покойный король прусский был действительно велик после большей неудачи… все считали все проигранным, и в то время он снова разбил врага» ^[1392]. Екатерина оказалась права, в дальнейших операциях Нассау сопутствовала удача, «что не мало и помогло миру» ^[1393].

Однако императрица не могла закрыть глаза на то, что к поражению едва не привели почти пиратские действия флотилии Нассау — так называемая погоня за призами, из-за которой капитаны позабыли свои прямые обязанности. «Не шведский король или его флотилия разбили принца Нассауского, — отвечала Екатерина на соболезнования Гримма, — это произвел… слишком большой пыл его подчиненных, которые считали себя непобедимыми. Он хотел поддержать горячие головы, бросившиеся вперед… пошел к Гохланду, вместо того, чтоб лавировать в шхерах. На это уговорили его, вероятно, его капитаны, потому что они развлекались призами больших шведских кораблей… Если б, вместо того, чтоб гоняться за большими судами, они отрезывали и преследовали гребные суда, что было их прямым делом, всякий исполнил бы свое назначение, и остатки [шведского] флота не повредили бы принцу. Но сделанного не воротишь, и нечего более об этом говорить» ^[1394].

5 августа императрица сообщала Потемкину радостную весть: «Сего утра я получила от барона Игельстрома курьера, который привез подписанный им и бароном Армфельдом мир без посредничества, а королю прусскому, чаю, сей мир не весьма приятен будет» ^[1395].

Финальные переговоры велись на Верельском поле между передовыми постами двух армий и направленными друг на друга заряженными пушками. При малейшей попытке шведской стороны увеличить требования Игельстром, взяв свою шляпу, направлялся в расположение русских войск, чтобы начать бой. Наконец король уступил, договор был подписан, и уполномоченные обменялись текстами ^[1396].

«Так Вы находите наш северный мир прелестным, — писала Екатерина Гримму, — вместе с формой его подписания в открытом поле двумя баронами, из которых один был в состоянии сказать другому: „Я убью тебя, барон, если ты не приступишь со мной прямо к делу“». «Вот одним злом меньше… У меня голова кружится от мирных празднеств… Слава Богу, что она у нас не кружилась во время войны» ^[1397]. Потемкину государыня сообщала: «Одну лапу мы из грязи вытащили, как вытащить другую, то пропоем аллилуя» ^[1398].

Как и предполагала императрица, случившееся не могло быть приятно прусскому королю. Берлинский кабинет упустил удобное для нападения на Россию время. Весной и летом прусские и польские войска не могли двинуться, так как армия Потемкина не ушла за Дунай и в любой момент могла всей своей мощью развернуться против них. В конце лета был подписан Верельский мир, и Россия высвободила значительные военные силы на севере. Даже из Рейхенбахского соглашения русская сторона сумела извлечь пользу. Потемкин сократил линию локальной обороны и совершенно блокировал польскую границу.

Любопытно, что барон Гримм узнал о заключении Верельского мира, направляясь во Франкфурт на коронацию нового австрийского императора Леопольда. «Ну, сказал я, разговаривая со своей шапкой: это с ее (Екатерины. — О. Е.)стороны такая мастерская штука, какой мало подобных, и ее завистливые и желчные друзья не так легко ей простят это, как даже то, что она своего двоюродного братца… разбила на голову». «Что до Верельского мира, то я согласна с Вами, — торжествовала Екатерина, — он может быть единственный в своем роде, потому что заключен в трое суток, отчего все гороховые супы и их здешние повара (монархи и послы „лиги“. — О. Е.)потеряли голову» ^[1399].

Философ оказался прав и в другом. «Друзья» не простили русской императрице этого успеха. Вслед за первым «подарком» бывшие союзники приготовили петербургскому кабинету еще один сюрприз. 19 августа 1790 года Потемкин уведомил корреспондентку, что Вена намерена вступить с Берлином в военный союз, то есть примкнуть к «лиге» и оказаться в числе врагов России ^[1400].

У этих событий было неожиданное «побочное» действие. Выход Австрии из войны и расторжение альянса с Петербургом нанесли сокрушительный удар по влиянию «социетета». Группировка, сильная поддержкой Венского двора, теперь стремительно теряла вес. Ее уход с политической сцены ознаменовался громким скандалом — имя Александра Воронцова оказалось замешано в деле его подчиненного А. Н. Радищева.