Екатерина Великая

Беранже считал, что Екатерина не знала о случившемся 24 часа, Шумахер — что трое суток. Однако если Алексей сообщал о смерти государя в приписке ко второму письму, то известие было направлено сразу же. Другое дело, когда передано. Определенная пауза, очевидно, была. Сразу после возвращения из Петергофа государыня каждый день присутствовала на заседаниях Сената: 1, 2, 3, 4, а затем 6 июля. Возможно, лакуна в одни сутки и показывает, когда императрица известилась об ударе. 4-го она должна была узнать и 5-го не нашла в себе сил предстать перед Сенатом. 5 июля помечен приказ о доставке голштинской формы покойного императора из Ораниенбаума.

4 июля Разумовский был назначен командовать Петербургским гарнизоном. И этот шаг — прямая реакция на случившееся. Екатерина продолжала считать Кирилла Григорьевича надежным, очень преданным лично ей человеком. Для нас важно, что она не увидела в действиях своих сотрудников заговора. В письме Понятовскому 9 августа императрица сообщала о новых статс-секретарях: «Теплов хорошо мне служит», а 12 сентября — о Разумовском и Никите Ивановиче: «Гетман все время со мной, а Панин — самый ловкий, самый рассудительный, самый усердный мой придворный». И тут же мельком: «Все покойны, прощены, выказывают свою преданность родине»^[701].

Если Екатерина не хотела о ком-то говорить, она молчала. Можно было не касаться роковых имен, но государыня написала то, что написала. Значит, она не считала Теплова, Разумовского и Панина злонамеренными негодяями. Ситуация оправдывала их действия. Но указы императрицы Орлову все-таки исчезли. Возможно, в них был неудобный пункт, позволявший в экстраординарных обстоятельствах предпринять убийство императора. Из этой истории Екатерина вынесла ценный опыт — не на всех документах можно ставить свое имя. Инструкции касательно Ивана Антоновича подписал уже Панин.

Остается вопрос: была ли угроза действительной? Или вельможная партия только воспользовалась волнениями в столице, чтобы надавить на Орлова? Сам Алексей стал считать себя виновным сразу, поскольку по возвращении из Ропши подал в отставку. По мнению Плугина, у него произошел нервный срыв^[702]. Но развитие событий и, вероятно, просьбы Екатерины заставили Алексея вернуться. 29 июля ему был пожалован чин секунд-майора Преображенского полка. Да в сущности он никуда и не уходил. Победители пребывали во дворце, как в осаде: еженощные тревоги, необходимость уговаривать гвардейцев разойтись, плевки и оскорбления от них. Судя по сообщениям дипломатов, Орловы и гетман, которых считали виновниками смерти Петра, пережили страшные дни.

Как вела себя Екатерина? Этот вопрос интересовал всех. Гольц сообщал Фридриху II 10 августа: «Отвечая на приказание уведомить, была ли императрица тронута смертью покойного императора, осмеливаюсь сказать, что она в присутствии других не выражала этого ничем, хотя, с другой стороны, утверждают, что наедине она казалась растроганной»^[703]. Вероятно, государыня много плакала. По Петру или по своему имени, втоптанному в грязь? На наш взгляд, несправедливо упрекать Екатерину в неискренности горя по мужу. Что она должна была чувствовать, прожив трудную, полную обид жизнь с человеком, которого сначала полюбила, потом жестоко ревновала, презирала, опасалась и наконец потеряла при таких ужасных обстоятельствах? Потрясение, печаль, раздумья…

«Скрытый дух вражды»

Теперь с шаткой почвы гипотез можно вернуться к тверди исторического факта. Ночью 8 июля тело Петра III привезли из Ропши в Александро-Невский монастырь. Столица была охвачена слухами, и, видимо, еще до появления печальной процессии в городских домах, кабаках и на улицах бурно обсуждали произошедшее.

Никакой тишины сохранить не удалось. Хотя, похоже, в первый момент иностранные дипломаты не увидели в случившемся ничего неожиданного и не бросились сообщать своим дворам страшных подробностей. 10 июля Гольц просто констатировал факт смерти императора и издание Манифеста. А голландский резидент Мейнерцгаген донес на родину о приватной беседе с доктором Крузе, полностью подтверждавшей правдивость официальных сообщений: «Я знаю из уст самого лейб-медика, который видел бывшего императора в живых, а затем вскрывал его тело, что Петр скончался от апоплексического удара»^[704].

Однако почти сразу же появились и настораживающие ноты. Тот же Гольц в другом донесении, датированном 10 июля, сообщал о «множестве недовольных», число которых «возрастает со дня на день с тех пор, как стало известно, что внук Петра Великого свергнут с престола и что его заместила иностранка, если и имеющая какое-либо право царствовать, то только по мужу или по сыну»^[705].