Екатерина Великая

Потемкин окончил переговоры с Фалькнером, 20 июля состоялась отпускная аудиенция английского дипломата, а 24-го ранним утром светлейший князь покинул Царское Село^[1529]. О завершении миссии Фалькнера Екатерина через месяц написала Гримму: «Это посредник самый покладистый, какого я когда-либо видела, и если ему всегда будут поручать соглашаться с мнением тех, с кем он ведет переговоры, то можно вперед быть спокойным, что он везде будет иметь успех, как успел здесь, по той причине, что он во всем соглашается с нашими мнениями, а не мы с ним»^[1530].

На самом деле «негоциация» с Фалькнером была трудной. Он имел три варианта договора, с последовательными уступками России. Но русская сторона уперлась, и ему пришлось уступить. Недаром принц Генрих заметил, что в настоящую минуту «все зависит от Востока»^[1531], как бы «высокомерны» и «коварны» ни были англичане.

Под занавес Россия одержала еще одну громкую победу. 31 июля эскадра Ушакова настигла турецкий флот у мыса Калиакри, где неприятель укрылся под защитой береговых батарей. Ушаков сумел отрезать турок от берега и атаковал, победа была полной. Остатки некогда могущественного флота Порты пришли в Константинополь, где при виде разбитых кораблей началась паника и разнесся слух, что грозный Ушак-паша идет к турецкой столице^[1532].

15 августа из Галаца Потемкин сообщил Екатерине о начале переговоров с драгоманом великого визиря^[1533]. Между тем у Григория Александровича возобновились приступы болотной лихорадки. Императрица была испугана. Уже после смерти князя она писала Гримму: «С летами и опытом он исправился от многих своих недостатков. Три месяца тому назад, когда он приехал сюда, я говорила генералу Зубову, что меня пугает эта перемена, и что я не вижу в нем его прежних недостатков, и вот, к несчастью, мои опасения оказались пророчеством»^[1534].5 октября Потемкин скончался.

Известие о смерти князя достигло Петербурга вечером 12 октября. Был прерван начавшийся было в Эрмитаже бал, и тотчас собрался Государственный совет, заседание которого продолжалось и на следующее утро^[1535]. Безбородко сам вызвался ехать в Молдавию для продолжения переговоров^[1536].

Императрица была поражена тяжелым ударом. 12 октября Храповицкий записал: «Слезы и отчаяние. В 8 часов пустили кровь». Ночь она провела без сна и около двух часов утра села за письмо Гримму. «Снова страшный удар разразился над моей головой… мой воспитанник, мой друг, можно сказать мой идол, князь Потемкин-Таврический скончался в Молдавии… С прекрасным сердцем он соединял необыкновенно верное понимание вещей и редкое развитие ума… Одним словом, он был государственный человек, как в совете, так и в исполнении. Он страстно, ревностно был предан мне: бранился и сердился, когда полагал, что дело было сделано не так, как следовало… Но в нем было еще одно редкое качество, отличавшее его от всех других людей: у него была смелость в сердце, смелость в уме, смелость в душе. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил»^[1537].

Весь следующий день императрица провела в своих покоях, никого не желая видеть. «Жаловались, что не успевают приготовить людей: теперь не на кого опереться, — записал ее слова Храповицкий. — Как можно мне Потемкина заменить?.. Все будет не то. Он настоящий был дворянин, умный человек, меня не продавал; его не можно было купить»^[1538]. 22 октября в письме Гримму Екатерина признавалась: «Теперь все бремя на мне: помолитесь за меня»^[1539].

Глава шестнадцатая НЕВОЛЬНЫЙ КАМЕНЩИК

Последние годы жизни не принесли Екатерине ни политического, ни семейного покоя. В 1789 году началась революция во Франции, за развитием которой императрица наблюдала с напряженным вниманием и тревогой. В сердце Европы разверзалась колоссальная дыра, поглощавшая одну из могущественнейших и старейших монархий. Международная обстановка стремительно менялась.

Революционный взрыв вызвал в соседних странах волну реакции: закрывались либеральные издания, преследовались якобински настроенные авторы, пресекался поток ввозимой через границу литературы. Были разогнаны масонские ложи революционного направления вроде иллюминатов, торжествовал мрачный мистицизм розенкрейцеров. Особенно это характерно для Пруссии. Однако стеснительные меры пережили Священная Римская империя, Англия, Дания, Швеция. Не осталась в стороне от общего «похолодания» и Россия.

На конец екатерининского царствования приходятся два знаковых события, как бы возвестившие о начале новой, более мрачной эпохи, — во-первых, арест А. Н. Радищева и, во-вторых, суд над Н. И. Новиковым, а также связанные с этим гонения на масонов.

«К чему потребен я?»