Екатерина Великая

Во время войны со Швецией в 1789 году уже пожилая Екатерина в ответ на слова о возможной сдаче Петербурга с усмешкой заметила, что она еще не забыла уроков покойного супруга, отлично владеет ружьем и сама встанет во главе последнего каре преображенцев, чтобы защитить столицу. В 60 лет императрица могла пошутить под канонаду шведских и русских пушек, от которой сотрясались стекла в Зимнем дворце. Но в 21 год, босой, в одной рубашке и с ружьем на плече ей явно было не до смеха.

Вот что шепотом передавали из уст в уста придворные. Канцлер А. П. Бестужев от Екатерины «сведал, что она с супругом своим всю ночь занимается экзерсицею ружьем, что они стоят попеременно у дверей, что ей занятие это весьма наскучило, да и руки и плечи болят у нее от ружья. Она просила его сделать ей благодеяние, уговорить великого князя, супруга ее, чтоб он оставил ее в покое, не заставлял бы по ночам обучаться ружейной экзерсиции, что она не смеет доложить об этом, страшась тем прогневать ее величество»^[132].

Тягостный абсурд происходящего изводил молодую женщину. Однако на фоне других забав супруга эта казалась даже безобидной. «Утром, днем и очень поздно ночью великий князь с редкой настойчивостью дрессировал свору собак, которую сильными ударами бича и криками, как кричат охотники, заставлял гоняться из одного конца своих двух комнат… в другой, — продолжает повествование Екатерина, — тех же собак, которые уставали или отставали, очень строго наказывал, это заставляло их визжать еще больше… Слыша раз, как страшно и очень долго визжала какая-то несчастная собака, я открыла дверь… и увидела, что великий князь держит в воздухе за ошейник одну из своих собак… Это был бедный маленький Шарло английской породы, и великий князь бил эту несчастную собачонку толстой ручкой своего кнута; я вступилась за бедное животное, но это только удвоило удары; не будучи в состоянии выносить это зрелище, которое показалось мне жестоким, я удалилась со слезами на глазах к себе в комнату. Вообще слезы и крики вместо того, чтобы внушать жалость великому князю, только сердили его; жалость была чувством тяжелым и даже невыносимым для его души»^[133].

Судя по нервной неуравновешенности и диким выходкам, Петр Федорович отличался явной склонностью к садизму, хотя Екатерина в мемуарах этого прямо не говорит. Приступы жестокости иногда встречаются у людей с половыми отклонениями. К несчастью, Петр не мог осуществлять свои супружеские обязанности. О чем сообщали своим дворам иностранные дипломаты: «Великий князь был не способен иметь детей от препятствия, устраняемого у восточных народов обрезанием, но которое он считал неизлечимым»^[134].

Бессильную ярость Петр выплескивал на беззащитную жену, которая поневоле знала его «позорную» тайну. К чести молодой дамы она никому ни слова не сказала о недуге мужа за все первые девять лет супружества, хотя признание избавило бы ее от нападок императрицы. Ведь в отсутствии наследника винили сначала именно великую княгиню. По окончании одного из балов Екатерине передали следующий выговор императрицы: «Ее Величество… гневалась на меня за то, что, будучи замужем четыре года, не имела детей, что вина в этом была исключительно на мне, что, очевидно, у меня в телосложении был скрытый недостаток, о котором никто не знал, и что поэтому она пришлет мне повивальную бабку, чтобы меня осмотреть»^[135].

Страсти по наследнику

Тайна открылась только тогда, когда императрица Елизавета, устав ждать внука, приказала врачу освидетельствовать великокняжескую чету. Заключение доктора потрясло императрицу. «Пораженная сею вестью, как громовым ударом, Елизавета казалась онемевшею, долго не могла вымолвить слова. Наконец зарыдала»^[136].

Оставаясь девственницей в течение многих лет после брака, Екатерина подвергалась постоянным нападкам со стороны императрицы и ее приближенных. Неустойчивая психика молодой девушки испытала сильный удар. Ко времени приезда в Россию пятнадцатилетняя София уже полностью сформировалась и воспринимала себя как женщина накануне брака. Что же ждало Екатерину за порогом спальни? Муж, играющий в солдатиков. Кукол Петр Федорович прятал в постели своей жены. «Часто я над этим смеялась, но еще чаще это меня изводило и беспокоило, — рассказывала Екатерина, — так как вся кровать была полна куклами и игрушками, иногда очень тяжелыми»^[137].

Такое поведение супруга больно било по самолюбию. Сразу возникал вопрос: может быть, муж отказывается от жены, потому что жена не слишком хороша? Именно этим вопросом и задались Елизавета Петровна и ее ближайшее окружение, в течение девяти лет пристрастно искавшие недостатки великой княгини. Подобное отношение Екатерина сносила молча. Еще очень молоденькая и, естественно, пока не слишком уверенная в своих достоинствах, великая княгиня все же попыталась доказать, что она не такая, как о ней говорят. Доказать хотя бы самой себе.