Екатерина Великая

Екатерина снисходительно смотрела на страстность Дидро, доходившую порой до исступления. В нем ее восторгал неукротимый, вечно ищущий гений. Он показался ей более значимым, чем другой философ, с которым она встречалась прежде, Мерсье де ля Ривьер. В Петербурге тот гостил шестью годами раньше и страшно утомлял ее, «неся чушь». Его тщеславная болтовня доводила ее до такого состояния, что она была готова вышвырнуть его вон. Несмотря на то, что у Дидро была малоприятная привычка хватать в пылу беседы свою державную собеседницу за руку или стучать пальцем по ее колену, — в конце концов Екатерина, чтобы защититься от излишней фамильярности, стала принимать философа, сидя за столом, — тем не менее, хотя шли недели, беседы с ним оставались желанными и радовали хозяйку неистощимым воображением и богатством языка. Его любознательность даже превосходила ее собственную. Он хотел знать о России все и с большим интересом впитывал в себя то, что она ему рассказывала. Дидро не только слушал ее, но и записывал услышанное по памяти. Записи их бесед он сопровождал собственными пояснениями.

Однажды ноябрьским снежным днем к воротам дворца прискакал конный посыльный. Спешившись, он торопливо вошел внутрь. Гонец привез жизненно важное донесение о казацких волнениях.

Положение ухудшалось не по дням, а по часам. Силы правительства не могли сдержать наступление повстанцев. Самозванец, именовавший себя императором Петром Федоровичем, уже собрал армию, которая насчитывала десять тысяч человек. Она осадила Оренбург. Город защищало четыре батальона, на вооружении которых было семьдесят пушек. Но и повстанцы тоже имели артиллерийские орудия. Солдаты гарнизона к длительной обороне готовы не были.

Но и это еще не все. Говорили, что самозванец отправил своих посланцев к башкирам, которые жили в окрестностях Оренбурга, и на Урал, где рабочие были недовольны условиями жизни. Деревни, одна за другой, признавали его истинным государем, который пришел избавить народ от самозваной императрицы Екатерины и ее высоких поборов, ее войн, навязываемых ею законов. Говорили, что вскоре армия самозванца будет насчитывать двадцать тысяч человек, или даже тридцать, и тогда, с такой силищей, он не остановится ни перед чем.

Глава 23

Емельян Пугачев был малорослым коренастым человеком. Бывший солдат, он отличался воинственностью и неукротимостью. Донской казак из станицы Зимовейская, он прежде служил в царской армии, но потом по нездоровью был уволен. Темноволосый и темноглазый, с белыми пятнами на лице и груди, оставшимися после золотухи, он с первого взгляда казался ничем не примечательным. Но зато обладал внутренней силой, был способен привлечь и удержать своих товарищей казаков, к тому же умел с выгодой для себя использовать обстановку. Бросив жену и детей, Пугачев обретался среди недовольных жизнью казаков. Некоторое время он жил в одном из монастырей староверов. Он был свидетелем, а возможно и участником восстания 1772 года, сидел в темнице, но бежал. И стал вынашивать дерзкий замысел.

В сентябре 1773 года Пугачев в новом обличье объявился в окрестностях Яицкого городка. Одет он был в долгополый красный кафтан и бархатную шапку, какие носили бояре. Его сопровождала свита в сто человек. Среди них были казаки, калмыки, татары, которые относились к нему с подчеркнутой почтительностью и величали его императором Петром. Его новую жену, которую сопровождала свита из крестьянских девушек, называли императрицей.

Процессия с самозванцами путешествовала по деревням. В каждой из них Пугачев гостил достаточно долго. Его представляли как давно пропавшего императора, он тем, кто сомневался, показывал свои «царские метки» — следы золотухи на груди. Знамена, украшенные символами староверов, привлекли многих на его сторону, так как «новая» вера все еще вызывала неприязнь (хотя была введена уже более сотни лег назад). Для русских она была связана с европейскими нравами и обычаями, которые насаждались правительством из Петербурга.

С удивительной быстротой мнимый Петр III собрал под своими знаменами целую армию сторонников. Передаваемая из уст в уста, из деревни в деревню шла молва о том, что император восстановит старую веру и прежние порядки. Свита Пугачева росла. У него появился свой собственный секретарь, из дворян, который, конечно, знал, что темноволосый плотный казак — самозванец, но он увидел в нем человека, способного возглавить большое народное восстание. Жену Пугачева, Устинью, игравшую роль истинной государыни, повсюду, куда бы она ни шла, сопровождала свита девушек. Молодой казацкий парень, одетый как подобает знатному человеку, выдавал себя за великого князя Павла Были у Пугачева секретари, писари и даже посыльные, которым он дал имена Орлов, Воронцов и Панин.