Екатерина Великая

Я потерял силы и не знаю, каким будет конец.

Григорий Потемкин — Екатерине II

Известие о взятии Бастилии прибыло с курьером в Царское Село 27 июля. Екатерина никогда не испытывала никакой симпатии к революционерам и их товарищам и была озадачена вскрытым письмом Сегюру от маркиза де ла Файета.

— Как может министр писать такое о Короне? — спросила она Храповицкого, который ответил:

— Они друзья и вместе были в Америке.

— Это любопытное письмо, — произнесла императрица. — Он поздравляет Сегюра с тем, что называет счастливой революцией — а ведь та принесла неправоспособность нескольким министрам, груз налогов и разбуженные амбиции Парламента. Я бы скорее опасалась ее, ибо она может разрушить Францию^{997}.

Появление нового фаворита помогало Екатерине отключать мысли от тревожных политических событий. Ее непосредственной задачей стало получить одобрение Потемкина. Поэтому в письмо от 6 июля она вложила записку от Зубова и сделала особый акцент на его приятных качествах:

«К этому прилагаю рекомендательное письмо о самой невинной душе, которая имеет наилучшие склонности наряду с добрым сердцем и приятный склад ума. Знаю, что ты любишь меня и никоим образом не обидишь. Только подумай, какие фатальные последствия для моего здоровья могло бы иметь отсутствие этого человека. Пока же, мой друг, будь с нами ласков, чтобы мы могли быть целиком счастливы»^{998}.

Платону Зубову было 22 года против шестидесяти лет Екатерины. Он был очень красивым смуглым человеком — поэтому она называла его «le Noiraud» или Черныш, — а также очень амбициозным. Может быть, он и испытывал к Екатерине какое-то влечение — но определенно питал безграничную любовь к самому себе, и намеревался использовать на благо своей семьи слабость стареющей женщины.

И все-таки он, похоже, знал, как делать Екатерину счастливой, вследствие чего Потемкин испытывал к нему настороженную благодарность — ибо считал Зубова неизвестной величиной. Покровители молодого человека, Нарышкина и Салтыков, не были друзьями Потемкина, но Екатерина в письме от 14 июля с болью напомнила ему: «Ты прав, когда пишешь, что пребываешь у меня в таком фаворе, в каком никто ни при каких обстоятельствах не сможет нанести тебе вреда. Пожалуйста, сохраняй свое доверие ко мне. Оно мне дорого, и я его заслуживаю»^{999}. В том же письме она продолжает хвалить Зубова (используя знакомую манеру относиться к фавориту как к маленькому ребенку, говоря «мы»):

«У нас доброе сердце, самое приятное отношение к людям, без злости и обмана, и очень ясное желание делать добро. У нас четыре правила, которых мы пытаемся придерживаться, а именно: быть лояльным, скромным, преданным и необыкновенно благодарным. При этом у Черныша очень красивые глаза и он начитан — одним словом, он радует меня, и пока никакие проблемы между нами не возникают; наоборот, четвертая неделя проходит вполне благополучно»^{1000}.

Потемкин написал, что готов принять ее нового фаворита и хочет также успокоить ее: у него не было доказательств интриг Дмитриева-Мамонова и княгини Щербатовой, хотя он давно подозревал их.