Русские придворные осторожно наблюдали за Потёмкиным, фиксируя каждый шаг нового фаворита, включая его украшения и обстановку в его покоях. Каждая деталь что-то значила, и о каждой они хотели быть осведомлены. Сольмс уже узнал, что появление Потёмкина не встревожило Паниных [39]. «Мне представляется, что сей новый актер станет роль свою играть с великой живостью и со многими переменами, если только утвердится» [40], – писал генерал Петр Панин князю Александру Куракину 7 марта. Очевидно, Панины считали, что смогут использовать Потёмкина для уничтожения влияния Орловых [41]. «Новый генерал-адъютант дежурит постоянно вместо всех других, – писала графиня Сиверс своему мужу, одному из главных чиновников Екатерины. – Говорят, он очень скромен и приятен» [42]. Потёмкин уже приобрел такое влияние, какого никогда не было у Васильчикова. «Если тебе что-нибудь нужно, мой дорогой, – писала графиня Румянцева своему супругу, фельдмаршалу, в армию, – попроси Григория Александровича» [43].
Екатерина делилась со своим другом, бароном Гриммом радостью от того, что избавилась от Васильчикова и обрела Потёмкина: «Я отдалилась от некоего превосходного, но весьма скучного человека, которого немедленно и сама точно не знаю как заменил величайший, забавнейший и приятнейший чудак, какого только можно встретить в нынешнем железном веке» [44].
Часть третья. Вместе
7. Любовь
Двери будут открыты… Что до меня, то я иду спать. ‹…› Милушенька, как велишь: мне ли быть к тебе или ко мне пожалуешь?
В любовной истории Екатерины и Потёмкина все было исключительным. Оба они – выдающиеся личности, оказавшиеся в исключительных обстоятельствах. Однако вспыхнувшему между ними роману были свойственны черты, общие для всех романтических историй вплоть до сегодняшнего дня. Их любовь была такой бурной и изнуряющей, что за кипением страстей мы с легкостью забываем: ведь они не только любили друг друга, но в то же время управляли огромной империей, которая сражалась с внешним врагом и была охвачена гражданской войной. Она – императрица, он – подданный, оба – с одинаково «безграничными амбициями». Двор был ареной постоянного соперничества, где ничто не могло укрыться от чужих глаз, и каждый взгляд имел политические последствия. Часто они забывались, дав волю чувствам, но в их истории ни любовь, ни настроение не принадлежали лишь частной жизни – ведь Екатерина всегда оставалась в первую очередь государыней, а Потёмкин с самого первого дня был не просто фаворитом, но подлинным политиком.
По меркам той эпохи любовники были уже не юными людьми – Потёмкину исполнилось тридцать четыре, Екатерина была на десять лет его старше. Но благодаря их несовершенствам эта любовная история трогает нас еще сильнее. К февралю 1774 года Потёмкин уже давно утратил свою красоту Алкивиада. Его причудливый и эффектный облик в равной степени завораживал, устрашал и привлекал современников. Несмотря на огромный рост, его фигура сохраняла грациозность; длинную непослушную шевелюру глубокого каштанового оттенка он иногда прятал под седые парики. Большая голова имела почти грушевидную форму. Голубиная мягкость его профиля, возможно, была причиной того, что Екатерина в письмах часто называла его «голубчиком». Бледное, вытянутое, узкое лицо выражало чувствительность, необычную для такого огромного человека – лицо не генерала, но поэта. Рот был одной из наиболее обаятельных его черт: полные алые губы, крепкие белые зубы (редкое достоинство по тем временам), ямочка на подбородке. Правый глаз был зелено-голубым, левый – незрячим и полуприкрытым, из-за чего порой глаза казались раскосыми. Эта особенность придавала ему странный вид, хотя шведский дипломат Йон Якоб Дженнингс, познакомившийся с ним позднее, писал, что «дефект глаза» был куда менее заметен, чем можно было ожидать. Потёмкин всегда был крайне чувствителен к своему изъяну, что делало его несколько ранимым, зато придавало пиратский шарм его облику. Благодаря этому «дефекту» его диковинная фигура обретала сходство с мифическим существом – Панин прозвал его «Le Borgne» – «слепец», а остальные вслед за Орловыми называли его Циклопом [1].