Екатерина Великая. Роман императрицы

«Я утверждаю, – говорила она, – что стоит завладеть только двумя или тремя ничтожными крепостями во Франции, и все остальные падут сами собой… Я уверена, как дважды два четыре, что две крепости, взятые открытой силой кем угодно, заставят всех этих баранов прыгать через палку, которую им подставят, с какой стороны захотят… Двадцати тысяч казаков было бы слишком много, чтобы расчистить дорогу от Страсбурга в Париж: двух тысяч казаков и шести тысяч кроатов будет довольно».

Неудача, постигшая экспедицию герцога Брауншвейгского, отступление при Вальми, расстройство (la «cacade», как Екатерина выражалась по-французски), вызванное им среди войск коалиции, наконец, удивительный успех революционных армий – все это не смущало ее. Она по-прежнему с огнем и страстью проповедовала энергичную борьбу с «якобинской чернью». Но – также по-прежнему – участвовала в этой борьбе лишь словами и деньгами: ее же две тысячи казаков всё что-то медлили занимать парижскую дорогу. И в последнюю минуту, подписывая уже составленный для них маршрут похода, Екатерина неожиданно отправила их в другое место: она послала их в Польшу. В сущности, как мы уже говорили, одна Польша и занимала ее во всей этой истории. Екатерина только ее и имела в виду, и то, что происходило на берегах Сены, служило для нее лишь удобным случаем, чтобы развязать себе руки на берегах Вислы. Но не она одна смотрела в эту сторону: ее товарищи по борьбе с революцией, прусский король и австрийский император, тоже обратили туда свои взоры, сперва с тревогой, а потом с твердой решимостью не давать Екатерине работать там одной во имя своих личных интересов, в то время как они должны сражаться во Франции за интересы французской и других европейских монархий. Таким образом, хищное соперничество участников раздела 1772 года парализовало действия коалиции 1793 года. Польша расплатилась за Францию, и гибель вековой республики утвердила торжество республики юной, только что рожденной Революцией.

И лишь в 1796 году, когда второй и третий разделы Польши были закончены, Екатерина решила наконец послать во Францию своего победоносного генерала, восстановившего в Варшаве порядок на грудах трупов: Суворов должен был померяться силами с революционной гидрой. Не во главе двух тысяч казаков, конечно: эти самонадеянные фразы Екатерина могла произносить, пока не принимала лично участия в борьбе. Теперь же шестидесятитысячная армия сопровождала победителя Польши. Екатерина хотела, чтобы сам Людовик XVIII присоединился к ее войску, «вместо того чтобы притворяться мертвым в каком-нибудь немецком городе». Разве таковое поведение подобало королю Франции? «Дай Бог, чтобы это не было с его стороны просто трусость!.. С ней далеко не уйдешь», писала Екатерина. Выступив против революции, она уже не останавливалась ни перед какими соображениями или препятствиями. «Прусский король вооружается, что вы думаете об этом? – говорила она в письме к Гримму. – И против кого? Против меня. Чтобы доставить удовольствие кому? – цареубийцам, своим друзьям. Но если этими вооружениями думают заставить меня остановить мои войска под командой фельдмаршала Суворова, то очень ошибаются. Я проповедую и буду проповедовать, что все монархи должны действовать сообща против разрушителей престолов и общества, несмотря на всех приверженцев презренной противоположной теории, – и мы еще увидим, кто одержит верх».

И в то же время она сама спокойно занималась тем, что разрушала соседний престол: она только делала при этом вид, что считает его созданием революционного духа. «Якобинский клуб» Варшавы, как она называла местную патриотическую парию, был ею затоплен в крови. Но ей приходилось бороться с революцией и у себя дома и, если верить осведомленности несчастного Женэ, то даже в собственной семье. Женэ приводит в одной из своих депеш довольно странный разговор между великим князем Константином и французским художником Венеллем, которому было поручено написать портрет его высочества:

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ. Вы демократ, как мне говорили?

ВЕНЕЛЛЬ. Ваше высочество, я очень люблю мою родину и свободу.

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ (со свойственной ему пылкостью и резкостью тона). Вы правы! Я тоже люблю свободу, и если бы был во Фракции, то, право, сражался бы за нее от чистого сердца; но я не смею говорить этого здесь всем. Да и не стал бы говорить, черт возьми! А ваши пошлые эмигранты, ведь они почти все теперь разъехались от нас?

ВЕНЕЛЛЬ. Да, ваше высочество.

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ. Я очень рад, потому что терпеть их не могу.

Женэ рассыпался при этом в похвалах к чувствам великого князя. Он называл его «горячим демократом».

Но особенно ревностно преследовала Екатерина революционеров среди французов, живших в России. Это видно по ее знаменитому указу от 8 февраля 1793 года.

Вот клятва, которую должны были торжественно приносить соотечественники Женэ под страхом быть немедленно изгнанными из России: