Екатерина Великая. Сердце императрицы

Но этого мало! Только вчера ей представили посла Франции, галантного маркиза де Ла Шетарди. Тот рассыпался в комплиментах изумительной молодости герцогини, ее недюжинному уму и бескорыстному материнству. О, Иоганна, конечно, отказывалась от всех столь лестных для любой женщины комплиментов, однако с удовольствием думала, что сменить порядком поднадоевшего аманта на столь блестящего кавалера будет весьма даже разумно. Ну и что, что злые языки называют маркиза французским лазутчиком? В конце концов, в этом нет ничего дурного – он же отдал свою жизнь на благо короля и своей великой страны! Как и она, Иоганна! Кому же, как не им двоим, соединиться в своем усердии?

Кавалькада двигалась и днем и ночью, останавливаясь ненадолго только для того, чтобы сменить лошадей. Неустанное это движение убаюкивало Фике – она дремала, вновь возвращаясь мыслями к своим обетам, смерти Алексея, наставлениям отца, болтовне матери. Все это, словно калейдоскоп, играло в ее рассудке острыми гранями, складываясь то в одну странную картину, то в другую. Девушку посещала даже мысль о том, что и после заключения столь желанного матушкой брака ее, Софии, положение при дворе все равно будет оставаться весьма шатким. Лишь появление наследника Петра сможет в какой-то, пусть небольшой степени гарантировать ей спокойствие.

А если таковому наследнику родиться не суждено? Что делать ей в этом случае? К чьей помощи прибегать? Заводить любовника, рискуя собой и своим положением еще больше? Пасть к ногам императрицы и у нее просить совета?

«Вот в таком, матушка, ни вы, ни отец, ни король Фридрих… да никто в целом мире не может быть мне здесь советчиком! Отчего вы не предупредили меня о столь унизительной возможности? Отчего не дали наставлений именно на сей случай?»

По какой-то странной прихоти мысли девушки вновь вернулись ко двору Фридриха Великого: опять перед глазами встал тот прием, когда она, девчонка, была приглашена к столу самого короля и беседовала с ним просто и без затей, как со своим давним другом.

«Да, мы беседовали обо всем. Короля интересовало мое мнение о поэзии, опере, музыке, танцах. О тысяче самых разных вещей. Помню, сколь удивленными казались люди вокруг, наблюдавшие за нашей непринужденной беседой. Я чувствовала, как горят мои щеки, видела, что, пусть и в платье с чужого плеча, на живую нитку посаженном по фигуре прямо перед приемом, я очаровала его величество по-настоящему. Помню даже, что он назвал меня воплощением Любви и Грации. Помню и то, сколь важным для меня казался тот вечер. Но отчего же столь мудрый властитель не дал мне ни одного сколько-нибудь важного совета? Отчего просто сыпал любезностями?»

На эти вопросы, быть может, девушке смог бы ответить только сам король Фридрих. Но вряд ли. Да и какие, с его точки зрения, нужны были советы миленькой куколке, волею сильных мира сего вовлеченной в кровавые бескомпромиссные игры? Заключение брака, выгодного какой-то из коалиций, успешная победа, одержанная над другой коалицией, – вот и все, что нужно королю. О каких чувствах может идти речь? Девичьи глупости!

Москва приближалась. Иоганна сидела словно на иголках – вот-вот решится ее судьба (и опять о дочери ни единой мысли!). Теперь в сани были запряжены шестнадцать лошадей. Скорость была просто головокружительной, поля превратились в одно бесконечное поле, деревни становились серо-коричневой полосой. Открытые дворцовые сани мчали, кони храпели, дорога блестела, словно зеркало.

Ничего этого не видела Фике, вернее, видела, но не замечала. Вся роскошь выезда императрицы, свежий кофе и горячие булочки на каждой станции, усердие гренадеров – все это было словно в каком-то полусне. Ее мысли пребывали где-то очень далеко.

Должно быть, поэтому София далеко не сразу поняла, что происходит, отчего остановился царский поезд, почему кричит мать и куда делись двое широкоплечих солдат, которые только мгновение назад сидели на передке саней.

– Матушка, что случилось?

Иоганна, рыдая, только махнула рукой. Девушке ответил начальник стражи:

– Сани зацепились за угол избы, барышня. Брусья, вишь ты, лежали ненадежно, вот и скатились прямо на сани. Матушка ваша в болести. Да и моих солдатушек беда не пощадила.

– Не пощадила?

– Нет, ваше высочество. Они на передке саней сидели да и приняли весь удар на себя. Голов лишились, оба… Конец бруса вашу матушку задел, да, на счастье, шуба удар смягчила.

Фике полными слез глазами смотрела на два тела и кровавые пятна, все шире растекавшиеся в снегу. «Вот еще двое… Они отдали жизнь за меня, а я даже имен их не знаю. И никогда не узнаю…»

Удар, полученный Иоганной, похоже, и впрямь был не очень силен. Прижимая ко лбу платочек со снегом, герцогиня патетически воскликнула:

– Дочь моя, само Провидение уберегло вас для великих дел! Я счастлива, что приняла весь удар на себя!