Екатерина Великая (Том 1)

«Государь! С совершенным почтением и невыразимой радостью получила я здесь с курьером вашу записку, в которой ваша светлость почтили меня сообщением, что вы здоровы, вспоминаете обо мне, что вы по-прежнему милостивы ко мне. Умоляю вас быть уверенным в том, что все ваши наставления, увещания, все ваши советы навсегда останутся в моём сердце, как в моей душе – навсегда корни нашей святой лютеранской религии.

Я предаю себя Богу и прошу Его дать мне утешение стать достойной ваших милостей, а также всегда иметь хорошие вести от моего дорогого фатера. Остаюсь всю мою жизнь с неизменным почтением к вам, государь, вашей светлости всенижайшая и верная дочь

принцесса София

Кенигсберг, 27 января 1744 году».

После двухдневного отдыха в Кенигсберге выехали в направлении на Мемель, затем на Ригу. Утро было туманное, серое. Дорога снова лежала по льду залива Куришгафа. Впереди поезда графини Рейнбек ехали на лошадях местные бородатые рыбаки – разведывали путь, нет ли где опасных полыней. Снегу теперь было много, кареты поставили на полозья, путешественницы надели на лица шерстяные маски с отверстиями для глаз – было очень холодно.

Уже в нескольких верстах от Риги поезд графини Рейнбек встретили русские кавалеристы, скакали рядом с санями, указывая дорогу. Когда переезжали русскую границу – реку Двину, – загрохотал пушечный залп. Въехали под звуки литавр и труб в крепостные ворота, подскакали прямо к дому губернатора. Тут выйти из саней обеим дамам помогал уже ловкий дипломат Семён Кириллович Нарышкин[15], долго живший в Лондоне в качестве русского посланника. Его сюда специально командировали из Петербурга – встретить и сопровождать путешественниц. Сам губернатор князь Долгоруков, во главе множества военных и гражданских лиц и представителей населения Риги, в ратуше устроил для высоких гостей торжественный приём.

При появлении матери и дочери в зале приёма мужчины склонились перед ними в глубоком поклоне, дамы присели в низких реверансах.

– Ваша светлость! – обратился к Фике губернатор, разгибая спину после глубокого поклона. – Её императорское величество государыня императрица изволит просить вас принять от неё этот маленький подарок!

Вперёд выступили два лакея и на серебряном подносе поднесли князю парчовую шубу на великолепных соболях. Князь Долгоруков принял шубу на обе руки, с поклоном поднёс её Фике, накинул сверху её немецкого беличьего салопчика.

Девочка в восхищении захлопала было в ладоши, но сдержалась и только прошептала:

– Даже у бабушки в Гамбурге я не видела такого меха! Это просто как сон!

Для герцогини и её дочери были уже приготовлены покои в доме губернатора, где у крыльца были выставлены почётные часовые. Отъезд матери и дочери из ратуши был отмечен звуками труб и грохотом литавр. Среди первых же явившихся к герцогине с визитом в губернаторский дом ожидал уже приёма генерал-аншеф граф Салтыков[16], командующий армией.

Кругом шла уже не жизнь, а какой-то волшебный сон! Герцогиня и её дочь неслись теперь в Петербург в длинных красных санях, обитых внутри соболями, лёжа на шёлковых матрасах. В сани запряжена была восьмёрка лошадей. Парча, золотые галуны, позолота ослепительно сияли на зимнем солнце.

В голове огромного кортежа скакал эскадрон кирасир полка его императорского высочества наследника великого князя. За ним неслись сани высоких особ – матери и дочери. На передке саней кроме кучера тряслись на ухабах камергер Нарышкин, шталмейстер Болховитинов, дежурный офицер Измайловского полка, и немец Латторф. На запятках стояли два преображенских офицера и два камер-лакея.

За императорскими санями следовал отряд Лифляндского полка, затем комендант кортежа на коне, сани с девицей Шенк и с туалетами, сани камергера Нарышкина, ряд саней со свитой, сани с продуктами, а затем сани представителей местного дворянства, магистратов, депутатов… Десятки офицеров скакали по обочинам дороги… Вся дорога была обсажена зелёными ёлками, ночами полыхали вдоль неё бочки со смолой.