Екатерина Великая (Том 2)

В этот 1792 год весна была особенная. Рано сошёл снег, зазеленела трава и распустились почки на деревьях. День за днём проходили без дождей. Горячее солнце и синее безоблачное небо так и тянули за город. И Новиков прежде обыкновения переехал в именье.

Двадцать первого апреля был день рождения императрицы. Николай Иванович вспомнил об этом, сидя на балконе своего дома и глядя на реку, поверхность которой играла и дробилась под солнечными лучами. Он вспомнил также и о том, что произошло тридцать лет тому назад, когда в ночь на 28 июня 1762 года Екатерина Алексеевна скакала с Григорием Орловым и Шаргородской в Петербург, чтобы свергнуть Петра Третьего. В Калинкинской деревне, откуда начинались казармы Измайловского полка, будущая императрица натолкнулась на часового, стоявшего на мосту. Сердце её замерло: достаточно было выстрела из ружья или удара в колокол, чтобы всё «предприятие» оказалось сорванным. Но часовой взял «на краул» и сказал ласково, со слезами на глазах: «Проходите, матушка государыня!»

Этим часовым был питомец Московского университета, унтер-офицер Измайловского полка Николай Иванович Новиков. Он верил, что Екатерина несёт русскому народу освобождение от иностранного засилия и с её воцарением наступят для России новые, лучшие времена.

И вот прошло тридцать лет – народ пребывает в рабстве невиданном, свободная мысль придушена, лучшие люди на подозрении, Радищев в Сибири.

Новиков продолжал любоваться рекой, зелёным лугом на её берегу и дорогой, шедшей с горы через мост к Авдотьину. Неожиданно на горе показалось облако пыли, быстро катившееся вниз. Через минуту на дороге возникли всадники в красных мундирах, карьером летевшие к деревне. Это был эскадрон полицейских гусар под командой ротмистра князя Жевахова и полковника Олсуфьева. Эскадрон ворвался в Авдотьино и окружил помещичий дом. Жевахов и Олсуфьев спешились и в сопровождении нескольких гусар направились к подъезду. Новиков вышел им навстречу.

– Что вам угодно, господа?

Ротмистр князь Жевахов молчал – ему было стыдно и за себя, и за гусар. Он слышал о Новикове, читал его издания и не мог понять, для чего понадобилось главнокомандующему посылать целый эскадрон в его имение.

Но полковник Олсуфьев находился в превосходном настроении. Он служил в армии, в боях проявил себя не очень храбро, и посему корпусной генерал как-то намекнул ему, что на штатской службе «многие куда быстрее свой карьер делают». Его назначили советником Уголовной палаты в Москву.

Так как председателем палаты был Лопухин, то Прозоровский, тайно вызвав Олсуфьева, показал ему указ императрицы и, дав соответствующие указания, заверил, «что дело сие без возблагодарения не останется».

Уже в дороге Олсуфьеву мерещилась тайная типография, секретные бумаги и антиправительственные издания, которые он обнаружит, чем и прославит себя вовеки.

– Где ваша типография? – закричал он, не здороваясь с Новиковым.

Николай Иванович, спокойный, печальный, полный достоинства, в чёрном сюртуке, белом галстуке и домашних туфлях, стоял перед ними. Он понял, что это тот последний удар, который заготовила ему Екатерина. И он знал, что теперь только от неё зависит его судьба.

– Я не держу в доме типографии, – ответил он наконец.

– По велению её величества мы должны произвести у вас обыск, – прошипел взбешённый этим спокойствием Олсуфьев.

– Производите, – так же спокойно заметил Новиков.

Между тем весть о том, что барина забирают, пронеслась по всем домам. Авдотьинские крестьяне не были теми забитыми «рабами своих господ», о которых писала в своих инструкциях Екатерина. И они прекрасно понимали, что означала для них перемена помещика. Теперь толпа крестьян густела, и они молча приближались к гусарам, окружая кольцом.

От толпы отделился лысый Никита Захаров, отыскал глазами вахмистра и степенно подошёл к нему.

– Староста я, – сказал он важно.

– Ну что ж с того, – ответил вахмистр, беспокойным взглядом оглядывая толпу.

– Народ требует, – с ударением сказал Никита Захаров, – чтобы барин наш вышел на крыльцо…

– Ишь ты! – произнёс было вахмистр, но прямо перед собой увидел злые глаза высокого мужика, который тяжело дышал, сжимая кулаки.

– Вы пойдите и доложите, а то будет грех, – повторил настойчиво староста и оглянулся на толпу, которая разом загудела.

Вахмистр соскочил с коня и бросился в дом к ротмистру.

– Ваше сиятельство, там народ собрался, напирает на коней…

Жевахов нахмурился.

– Они что же, в драку лезут или кричат?..

– Никак нет, а только требуют, чтобы их барин к ним вышел…

– Это же бунт! – закричал Олсуфьев.

Жевахов повернулся к нему.

– Господин полковник, разрешите эскадроном распоряжаться мне. Я думаю, господин Новиков, что вы выйдете к крестьянам и тем самым предотвратите возможное кровопролитие.

Новиков вышел на подъезд, посмотрел на народ, слёзы душили его. Наконец он взял себя в руки и, обращаясь к крестьянам, сказал:

– Друзья мои, идите по домам. Вы ничем не поможете и ничего не поправите. Желаю вам, если меня не будет, всякого счастия и довольства.