Екатерина Великая (Том 2)

Его лицо приняло менее холодный, не такой королевски надменный вид. Даже более мягким блеском загорелись светлые глаза, упорный взгляд которых напоминал выражение глаз у полупомешанных иллюминатов,[201] или фанатиков-северян, которые ещё недавно в России запирались целыми толпами в деревянных срубах и там сжигали себя с жёнами и детьми, испепеляя тела ради «спасения души».

На один миг даже насмешливая улыбка, как серая змейка, скользнула у него по молодым, но строго сомкнутым губам, когда от невесты король перевёл взор на Павла и Марию Фёдоровну.

Трудно было придумать пару, более неподходящую друг к другу.

Худенький, маленький, нервный, весь словно на иголках, стоит Павел. Рядом с женой он кажется совсем юношей, недоростком. Его некрасивое лицо теперь особенно неприятно, так как Павел старается принять строго величественный вид. Неудачная попытка делает его совсем забавным.

Болезненно-самолюбивый, чуткий порою до ясновидения, он словно ловит скрытые улыбки, взгляды, слышит лёгкое перешептыванье и угадывает колкости, которые рождаются в его адрес.

Гнев поднимается в узкой чахлой груди Павла, стянутой парадным мундиром.

Он едва сдерживается, чтобы не запыхтеть, не зафыркать, как делает это дома, если недоволен и раздражён чем-нибудь…

Только выпученные, как у лягушки, глаза бегают быстрее обычного, да скулы шевелятся от напряжения на этом забавно-строгом, одеревенелом лице…

Крупная, полная, любезная, уступчивая, даже сентиментальная до слезливости, великая княгиня смотрела кротко и наивно, а её светлые высоко приподнятые брови придавали пухлому лицу выражение постоянного изумления.

Но за этой внешностью таилась немецкая холодная рассудительность, настойчивость, которую часто проявляла княгиня при осуществлении своих желаний. Выдержка и такт этой женщины в конце концов дали ей известного рода власть над необузданным Павлом, хотя он того не сознавал, а жена старалась тщательно маскировать свою силу под личиной покорности.

Примерно такие же соображения мелькнули в голове Густава, когда он быстрым и внимательным взором всмотрелся в великую княгиню.

«Дети совсем не похожи на него, – окидывая взором обоих великих князей и двух сестёр-княжён, решил Густав. – Это хорошо… Вот только разве этот мальчик…»

Король остановился на мгновенье на Константине, схожем с Павлом, но по фигуре и манерам напоминающем скорее мать, чем отца.

Неожиданно самая неподходящая, дикая мысль мелькнула в причудливом мозгу юного короля: «У княгини такой пышный бюст… Как он может обнять жену своими коротенькими, тоненькими руками?.. Должно быть, это ему никогда не удаётся!»

И, словно желая глубже спрятать эту глупую догадку, Густав с самым серьёзным и почтительным видом обратился к великому князю:

– Ваше высочество, я так много слыхал о вашей любви к армии и к военному делу вообще… Надеюсь, вы не откажете познакомить меня с ходом ваших занятий.

– Для меня нет ничего интереснее военных наук и упражнений.

Лицо Павла мгновенно преобразилось. Выпяченные, крепко сжатые губы сложились в искреннюю улыбку, такую наивную, детскую, какой нельзя было, казалось, увидеть на лице некрасивого, желчного человека сорока двух лет. Вокруг глаз, тоже прояснённых и подобревших теперь, разбежались лучами тонкие морщинки; две глубокие складки по бокам носа пролегли ещё глубже, так что получилась странная смесь, детская добрая улыбка на злом лице старика.

Умышленно или случайно, но юный король сделал очень удачный ход и сразу завоевал расположение Павла.

– Милости просим, когда угодно. Буду рад вас видеть… Если не поскучаете в моём тихом уголке! – ласково кивая Густаву, своим резким голосом сказал Павел.

Откланявшись великому князю, Густав невольно обратился к императрице.

Екатерина всё время, пока король знакомился с внучкой, говорил с её невесткой и сыном, также пристально, не таясь, наблюдала за юным гостем.

Ей хотелось, конечно, вперёд угадать, какое впечатление на юношу произвела девушка, а вместе с тем видеть, как сделает свои первые шаги при чужом дворе, в большом незнакомом обществе этот юноша-король, о котором уже ходило столько разноречивых слухов.

Экзамен был выдержан превосходно.

Густав, обернувшись, встретил лучистый, ясный взгляд императрицы, такой живой, юный, что его странно было наблюдать на обрюзгшем, старом лице этой женщины шестидесяти семи лет. Императрица была оживлена теперь приятной картиной, которая развернулась перед ней.

– Главное сделано, милый кузен. Теперь я вам представлю моих ближайших друзей, – сказала Екатерина. – А между прочим, должна вам сознаться, будь я моложе, право, сама бы полюбила вас, sir!

– Одним только могу ответить, ваше величество: прошу позволения поцеловать руку одной из величайших монархинь нашего времени…

– О, нет, нет… Я не могу забыть… никогда не забуду, что граф Гага – король!

– О, если вы не допускаете, чтобы я коснулся руки императрицы, дозвольте поцеловать руку дамы, к которой я давно чувствую глубокое почтение и удивление неподдельное…