Екатеринбург - Владивосток (1917-1922)

В декабре биржу закрыли, и я вновь остался без заработка.

За все пять месяцев действия биржи я заработал четыреста с небольшим иен, на что существовать было невозможно.

К тому же на бирже у меня украли прекрасную хорьковую шубу, взамен которой Биржевой комитет отдал мне пишущую машинку.

Эта пятимесячная работа маклером дала мне много практических знаний в области эшанжа, и я решил открыть свою меняльную контору. Риск сводился главным образом к плате за помещение. Биржа платила за аренду триста пятьдесят иен в месяц. Из этой суммы фирма «Кунст и Алберст» не скинула мне ни одной сены. Я оставил помещение за собой и стал хлопотать в Кредитной канцелярии о разрешении открыть меняльную контору. Но ответ затягивался, а помещение обходилось каждый день в двенадцать иен. Придя в канцелярию, я стал ругаться. Во Владивостоке действует более пятидесяти меняльных японских лавок и более ста китайских- и ни одной русской. Что же прикажете делать, принять китайское подданство, что ли? Это подействовало, и к 1 января 1921 года я открыл собственное дело.

* * *

Осенью, в конце сентября 1920 года, моему зятю и сыну удалось выхлопотать казённую квартиру.

Квартира была не из важных, помещалась в одноэтажном каменном доме, была сыровата и грязна, но вмещала в себя пять небольших комнат, что было достаточно для нашей семьи в шесть человек.

Но в декабре и зять, и сын ушли в отставку, и мы все трое остались без заработка, да и квартиру должны были очистить в месячный срок. Только одна Наташа бегала по своим урокам. Наступило тяжёлое время.

За период пребывания во Владивостоке припоминаю курьёзный случай. У нас был повар-китаец. Старик ещё носил длинную косу, что указывало на консервативность его взглядов и давало некоторую гарантию его честности. Под влиянием китайской революции нравы у китайцев изменились так же сильно, как и у нас. И прекрасная в прежние времена китайская прислуга стала хулиганить. Однажды под утро я был разбужен поваром.

— Вставайте, капитана, к нам забрался хунхуза.

Я, быстро одевшись, прошёл в кухню, захватив с собой браунинг.

Повар указал мне на сломанный замок у входных дверей. Выяснилось, что хунхуза ничего не успел украсть, ибо был пойман поваром.

— Где же он?

— Хунхуза на дворе, — ответил повар.

Я, опасаясь нападения, с браунингом в руке вышел на двор. Посреди небольшого двора стоял высокий фонарный столб, у которого стоял хунхуза. Ничего страшного в нём не оказалось. Когда я к нему подошёл, то заметил, что руки его связаны и привязаны к столбу, но связаны мочальной верёвкой. Если бы вор сделал малейшее движение, мочалка порвалась бы.

— Послушай, Василий, зачем ты связал его этой мочалкой? Ведь разорвать её ровно ничего не стоит.

— А потому, капитана, что рвать нельзя. Хунхуза не может разорвать, раз он попался и ему связали руки.

Что за странный народ, думал я. Ведь это всё равно что если бы я, поймав вора, приказал ему дожидаться на улице рассвета, с тем чтобы, когда настанет день, отвести в участок.

— Ну, Василий, что же нам с ним делать?

— Что скажет капитана.

— Ну, веди его в участок.

И наш Василий взял кончик мочальной верёвочки и повёл покорного хунхузу в участок.

Вся эта история произвела на меня впечатление. Я даже подумал, что хунхуза, вероятно, голодая, решил сам попасть в участок, где и тепло, и сытно кормят. А без взлома и воровства туда не попадёшь.

С этой скромной квартиркой связано и воспоминание о приезде во Владивосток нашей хорошей знакомой по Симбирску — Екатерины Максимилиановны Перси-Френч. Нам удалось поместить её в комнату Толюши. Она приезжала с целью расспросить и разузнать что-либо об Петре Михайловиче Братке, своём гражданском супруге.

МЕНЯЛЬНАЯ КОНТОРА

Итак, жребий брошен. Разрешение на открытие меняльной конторы получено. Помещение, что занимала биржа в доме «Кунста и Алберста», снято за триста пятьдесят иен в месяц. Одна беда: мал капитал. К тому времени у меня оставалось около шести тысяч иен, у моей матери — около двух тысяч и у Льва Львовича от продажи привезённых франков образовалась сумма в восемьсот иен.

Я засел за приготовление бухгалтерских книг и ордеров с целью добиться наиболее упрощённой и удобной формы ведения дела. Помимо этого, надо было обучить служебный персонал, состоявший из членов моей семьи.

Каждому я установил жалованье в размере пятидесяти иен в месяц, а себе назначил сто иен. Вся прибыль от семейных капиталов делилась на две равные части. Половина распределялась пропорционально капиталу каждого, а другая половина делилась между работниками пропорционально получаемому жалованью. Таким образом, больше всех теряли я и моя мать, а молодёжь, капиталы коей были ничтожны, выигрывала.