Екатеринбург - Владивосток (1917-1922)

От сербского посла мы отправились в японский штаб.

Нас приняли, но менее любезно. Ожидая в прихожей, мы заметили русских офицеров, находившихся под охраной японского командования.

Долго ждать не пришлось, и нас ввели в кабинет начальника по фамилии Ватангбе. Был он в чине майора и хорошо владел русским языком.

Мы изложили просьбу о вывозе наших семей в Японию.

Рассматривая наши визитные карточки, он обратился к Рудневу с вопросом: «Не бывший ли вы московский городской голова?»

Руднев ответил отрицательно, сказав, что последний раз в Москве он был в качестве делегата от Симбирской губернии на выборах Патриарха Тихона. Японец очень заинтересовался этим и начал расспрашивать Руднева о построении церковной власти в России.

Наконец Ватангбе обратился ко мне:

— Скажите, а вы кто?

— Я бывший управляющий Волжско-Камским коммерческим банком в Екатеринбурге, ныне член дирекции того же банка, член совета министра финансов Омского правительства и бывший член правления Алапаевского горного округа.

— Так-с, — засюсюкал японец, — очень, очень приятно познакомиться. Я хотел бы знать: почему, не принимая участия в борьбе против большевиков, вы всё же желаете покинуть вашу Родину?

— Во-первых, потому, что я уже находился под властью коммунистов в Екатеринбурге и не желаю опять подпасть под эту власть. Во-вторых, я имел честь принимать у себя великого князя Сергея Михайловича, за что заочно приговорён к расстрелу. В-третьих, когда чехи взяли Екатеринбург, я был избран председателем праздника, устраивавшегося в честь чешских войск. Поэтому я и думаю, что мне не миновать ни тюрьмы, ни расстрела.

Японец задумался.

— Хорошо, — сказал он, — если вас захотят арестовать, то дайте нам знать. Мы обещаем подать вам помощь, а чтобы быть более уверенным в этом, я дам визитные карточки с этой надписью. Она гласит, что во всякое время, когда вы или ваша семья сюда явитесь, вы будете здесь приняты.

Мы поблагодарили японского офицера и, идя домой, пришли к заключению, что вряд ли это обещание будет сдержано. Когда придут арестовывать, то бежать в японский штаб будет уже поздно. Но кое-какая надежда всё же теплилась, а, как известно, утопающий и за соломинку хватается.

Наши юнкера тем временем осмелели, и держать их под домашним арестом было трудно.

Вскоре явился из Раздольного Шура Грязнов. Он поведал нам историю, пережитую училищем и подтверждённую показаниями других юнкеров. Последнее обстоятельство особенно важно ввиду привычки Грязнова к преувеличениям и искажению истины.

Когда весть о бегстве Розанова и о переходе власти к коммунистам достигла училища, всё начальство во главе с Герц-Виноградским заперлось в офицерском флигеле.

Вскоре Девятый полк, стоявший в Раздольном, решил обезоружить юнкеров. Дежурным офицером по училищу оказался храбрый серб Дмитрович. Он, увидя приближающиеся цепи пехоты, вызвал юнкеров к стоящей у крыльца батарее и скомандовал зарядить пушки картечью. Солдатня, увидев эти приготовления, попятилась и ушла в свои казармы.

После этого начальство решило двинуться всем училищем в конном строю во Владивосток. Оказалось, что в цейхгаузах много белья и пожертвованного американцами и японцами обмундирования, в то время как юнкера вшивели в грязном белье. Всё заграничное добро пришлось бросить. По прибытии во Владивосток начальника училища посадили в тюрьму. Пятого февраля состоялось производство в офицеры, с чем юнкеров поздравил председатель Земского правительства Медведев.

Сына зачислили на службу в артиллерийское управление, после чего мы вздохнули несколько свободнее. Авось гроза пройдёт и нас не тронут. Однако последующие события вновь внушали опасения. Первым арестованным из наших знакомых оказался Николай Иванович Сахаров. Тот самый Коля Сахаров, который в Симбирске в день окончания гимназии с золотой медалью отправился с семью эсерами в Ундоры грабить почту. Их схватили. Сахарова как несовершеннолетнего посадили в тюрьму на пять лет, а товарищей по соучастию в преступлении повесили.

Сахаров, совершенно переменивший политические воззрения и ставший ярым поклонником капиталистического строя, поступил на службу в Министерство финансов в Омске, где мы и возобновили знакомство. Незадолго до падения власти Колчака он был послан во Владивосток на смену уехавшему к Семёнову Сергею Фёдоровичу Злоказову, состоявшему управляющим Комитетом по ввозу и вывозу.

Вскоре после его ареста, встревожившего меня, я, качая воду из колодца, узнал ещё более неприятную новость. Жильцы передавали, что сейчас идёт обыск у нашего домохозяина Александра Александровича Сызранского.

Большинство жильцов хозяина не любили. Причина — мелочность характера, выражавшаяся главным образом в запрете жильцам пользоваться колодцем, который всегда был заперт на ключ. Мне он никогда не отказывал, но приходилось самому ходить на третий этаж флигеля за ключом. Когда же я начинал качать воду, со всех сторон сбегались жильцы, коим запрещено было пользоваться водой. Я же, не признавая запретов, терпеливо ждал, пока жильцы заполняли вёдра.