Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922

– Нет, Христиан Платонович, хоть меня всегда интересовал север, но при таких политических условиях я боюсь его. Да при этом не очень-то и верю в ваш военный успех. Мне думается, что на севере, где больше инородцев, большевизм не успел еще вполне расцвести. От него население еще не потерпело достаточно бедствий. Ведь смотрите, и здесь крестьянство стоит за большевиков, еще недостаточно познав их. Русский человек своим глазам не верит, ему все надо перетерпеть на своей шкуре. Вот почему я мало верю в успех вашего прекрасного плана, как и в то, чтобы Меркуловым с вашей помощью удалось отстоять Приморье от нашествия большевиков, когда уйдут японцы.

– Ну что ж, поживем – увидим, а складывать рук не будем, – возразил мне Бирич.

Отъезд назначили на конец июля, и мы решили пока не оставлять дачу. Впоследствии отъезд экспедиции затянулся, и только в конце августа Бирич с отрядом Бочкарева на двух судах двинулся на Камчатку, к Петропавловску.

Мне, признаться, очень нравился план Бочкарева, но я никак не мог понять, как это Меркуловы назначают бывшего каторжника генерал-губернатором Северного края. Ведь прошлое Бирича там известно. Даже откидывая в сторону его прошлое, я не остановился бы на этом выборе из-за склонности старика к рюмочке, а главное, не нравилось мне влияние на него жены.

Нет сомнения, что это она назначается на должность генерал-губернатора. Помимо этого, очень не нравились мне и открытые разговоры о возможности составить там личный капитал. Не эта ли мысль являлась главным двигателем решений и не заинтересован ли здесь лично был и «Торговый дом братьев Меркуловых»?

Но назначение Христиана Платоновича на высокую должность генерал-губернатора Камчатки мало отразилось на манере нашего хозяина держать себя. Он остался тем же добродушным и хлебосольным человеком, каковым и был, и только на радостях стал выпивать несколько лишних рюмок водки.

За неделю до отъезда Биричей Наташа сняла две комнаты в квартире Болдырева, а мы вернулись в нашу темную комнату над воротами. За несколько дней до отъезда сделал нам прощальный визит Бочкарев. Он приехал с супругой и засиделся. Разговор вскоре привел к его жалобам на тяжелый и своенравный характер Пелагеи Петровны.

– Сам старик, – говорил Бочкарев, – хороший, покладистый человек. Но ведь беда в том, что им командует жена, а это приведет к таким столкновениям, что отравит нам всю жизнь.

– Ну что же, – сказал я, – придется вам с ней по-дружески и конфиденциально поговорить, да так, чтобы после этого разговора она прикусила свой язычок.

– Да, – сказал Бочкарев, – и мы с женой думаем, что без этого не обойдется, благо и случай для разговора предвидится уже теперь. Генеральша потребовала отвести себе и мужу две лучшие каюты, указав номера. Я ответил письменно, что приказания Ее Высокопревосходительства исполнены в точности, а сам переставил номера, так что лучшая каюта стала худшей. Завтра при погрузке выйдет первый скандал. Но я решил не уступать, а выдвинуть свои ультимативные требования.

На другой день мы пошли провожать отъезжающих. «Генеральша», видимо, была не в духе, а Бочкарев шепнул мне:

– Был бой, но я остался победителем.

– Поздравляю с первой победой. Это несомненный залог дальнейших успехов.

Разговор пресекся командой «смирно!». Войска вытянулись вдоль борта в две шеренги. На корабль входил военный министр Николай Меркулов.

– На караул! – И Меркулов под звуки «Коль славен» обошел фронт.

После гимна Меркулов обратился к отъезжающим с короткой, но прочувствованной речью, покрытой дружным «ура!».

Мы вышли на берег и долго смотрели вслед удалявшимся кораблям.

Вскоре после меркуловского переворота знакомый нам японский генерал обратился ко мне с просьбой устроить ему комнату на той даче, где жили мы.

Я передал желание Биричу, и тот с большой готовностью уступил свой кабинет. Старик генерал прожил с нами недели две, ходил в японском кимоно, сандалиях и с веером в руках.

Был он по-своему очень любезен, но плохое знание русского языка делало это сожительство малоинтересным. Однако из немногих его фраз я понял, что через две недели последует переворот в Благовещенске, а через месяц – в Чите, что должно способствовать образованию белого буфера.

Это сообщение укрепляло во мне надежду на то, что японцы не покинут края. Я начал обдумывать вопрос о превращении своей меняльной конторы в банкирскую с отделениями в Харбине и в тех городах, которые войдут в буферную зону. В Чите и Благовещенске жило несколько служащих нашего банка, да и во Владивостоке место конторщика на Уссурийской дороге занимал хорошо мне известный и дельный служащий нашего банка, бывший управляющий Бугульминским комиссионерством, Сергей Андреевич Петров.

Но очень скоро все планы развеялись как дым. Японская политика приняла диаметрально противоположное направление. Японцы решили покинуть Сибирь, и образование буфера скрытно, но не без участия японцев приняла на себя советская Россия, прикрываясь флагом демократизма.