Екатеринбург, восемнадцатый

Побитые так называемые крестьяне кое-как выправили тарантас и лошадь, собрались было уехать, но от них к нам пошел, сильно припадая на ушибленную ногу, комиссар. Не доходя сажен двадцати, остановился.

— Вы ответите по всему революционному закону! Вы что думаете, что это вам сойдет с рук? Мы вернемся и выкорчуем все ваше гнездовье! Отпустите начальника милиции! — с прибалтийским выговором закричал он.

— При твоих сатрапах мы и тебя не отпустим! — засмеялся сотник Томлин.

Я снова велел им убраться.

— Ваш начальник побудет у нас! Сами понимаете для чего! — сказал я.

— Мы перекроем все дороги. Вам не уйти от ответственности! Лучше сдайтесь! — сказал комиссар.

— Скажи ему, чтобы убирался подобру-поздорову! — ткнул я стволом пистолета начальника милиции.

— Айдате, айдате, товарищ! Ведь убьют меня! Айдате поезжайте! — замахал начальник милиции комиссару убраться.

— Товарищ! Мы вынуждены уехать. Но мы вас освободим! — сказал комиссар.

— Фамилии нет толку запомнить. А освобождать собрался! — едва не в слезах сказал начальник милиции.

— Держитесь, товарищ! Они не посмеют! — напутствовал его комиссар.

— Да уж ты все знаешь. Давай местами-то поменяемся! — крикнул начальник милиции.

— Я вернусь с подмогой. А вы всеми силами сопротивляйтесь. Далеко они не уйдут! Все станции в окрестности мы предупредим! Всю милицию мы поставим на ноги! Держитесь! — пропустил комиссар предложение начальника милиции мимо.

— Шиш с два! — сказал о комиссаре начальник милиции, глядя на меня. — Вы только меня не убивайте! Я вас, куда надо, отведу!

— Задачу усвоил. Молодец! — похвалил я.

Тарантас покатил восвояси.

— Григорий Севастьянович, прости! — сказал я.

— Однова! — скрутил он ус в круассан. — Ладно. Пойдем в избу. Маленько времени у нас есть! Соберем на дорогу. Я с тобой. Тут жизни мне теперь нет!

— Да, может быть, не тронут. Ведь не за что! — сказал я.

— Не тронут, только дырку во лбу сделают! — сказал сотник Томлин.

В избе он велел мне собрать, как он выразился, кошт, сам же пошел в чулан и вернулся оттуда со свертком, до боли похожим на тот ковровый сверток, какой я получил в тот же день расставания с Натальей Александровной в батумской гостинице и в котором оказалась моя шашка, сбереженная сотником Томлиным.

— Вот это-то мы с собой тоже возьмем! — сказал сотник Томлин. В свертке оказалась драгунская винтовка с дюжиной обойм. — Еще со времен Кашгарки сохранена. Вся в масле. Ну, да по дороге оботрем!

Дождь перестал, и, когда мы вышли, уже пригрело солнышко. Через огород мы вышли к близкому лесу. Сотник Томлин оглянулся на избу.

— Опять пустой куковать, христовенькой! — сказал.

В лесу мы свернули в сторону от станции, посчитав, что так обманем погоню, опушкой шли версты четыре и потом присели отдохнуть.

— Вы меня пристрелите? — спросил начальник милиции.

— А чего полез? Не мог по-человечески спросить? Власть полюбилась? — спросил сотник Томлин.

— Власть, на такую власть накласть! — зарыдал начальник милиции. — Не убивайте! Что я, по своей воле, что ли! Комиссар револьвером под носом машет: на носу революционный праздник, а у нас ни одного под контрибуцию не подведено. Гонит сход собирать. А крайний всегда начальник милиции. Мне волком: давай! А кого давай! Я давай, а потом меня мужики вилами в брюхо! Комиссар меня самого грозит в город за пособие контре забрать. А тут этот вихлястый: «Есть контра!..»

— Ну и что? Тебе вилами в брюхо, значит, больно. А нашему брюху, значит, нет ни что! — сказал сотник Томлин.

— Не сам я! — продолжал рыдать начальник милиции. — Черт принес этого комиссара. Без него бы я этому вертлявому напинал — да и все. А этот сразу: «Есть? Кто такой? — И на меня: — А ты что, саботаж мне устраивать?..» — и про какой-то поезд сегодня через станцию, какого-то особого назначения, какой-то Хрюкин проследует, стал мне талдычить и пулей в лоб грозить.

— Какой поезд, какого Хрюкина? — спросил я.

— А черт у них разберет. То, значит, им сход давай и под контрибуцию кого подводи. То опять, значит, поезд особого назначения! А мне кого? У меня три класса грамоты! — утер рукавом нос начальник милиции.

— Какого же полез в милицию? — снова спросил сотник Томлин.

— Еще раз! Какой поезд особого назначения? Какой Хрюкин? — спросил я.

— Так разве скажут! Хрюкина или Хохрюкина, — дернул всем туловом начальник милиции.

— Хохрякова? — спросил я.

— Во, Хохрякова! Он, значит, проедет, а я будто против! Меня под пулю, кричит! — затряс головой начальник милиции.

— Когда проедет? — спросил я.

— Сказал, проедет, и все. Мне никто — ни словом, ни духом! — учуяв что-то для себя не совсем ладное, заискивающе взглянул мне в глаза начальник милиции.

Я отвел сотника Томлина в сторону.

— Григорий Севастьянович, поезд особого назначения, Паша Хохряков — все это связано с государем. Поверь мне. Он или его везет, или тело его! — сказал я.

— И что? — спросил сотник Томлин.

— Прости. Но я думаю пробиваться обратно в Екатеринбург! — сказал я.

— В Бург так в Бург. Только ведь схватят. И там, ты говоришь, тебя ищут, дома засада! — сказал сотник Томлин.

— Там разберемся! — сказал я.