Эхо чужих грехов

Она прекрасно понимала, что в своих требованиях давно перешла все мыслимые границы, но на это у неё имелись веские причины. Итальянка влюбилась, и предметом её страсти был отнюдь не граф Михаил. Зато Бельский не скупился, и ушлая женщина хотела побыстрее вытрясти из него всё, что только можно. Она ведь не зря слонялась обнажённой у открытых окон: мужчины сумели оценить её красоту. Записочки с предложениями одно выгоднее другого уже не раз оставляли у её дверей, и Лукреция даже выбрала себе на будущее новую «дойную корову». Неужели время пришло? Итальянка вгляделась в глаза любовника и поняла, что дело обстоит именно так.

– Родители хотят меня женить, – признался Бельский.

– А как же наша любовь? – тоном избалованного ребёнка заныла Лукреция.

– Для нас с тобой ничего не изменится! – Главное было сказано, и женщина не устроила истерики. Мысленно поздравив себя, Михаил выпил вино, поставил бокал на столик у кровати и обнял свою пассию. – Ты будешь жить так, как привыкла. Я по-прежнему стану оплачивать твои счета, и, что особенно приятно, моё состояние увеличится.

Граф ожидал вопросов, но их не последовало. Он с удивлением взглянул в лицо любовницы и поразился. Женщина крепко спала.

«Ну вот и ответ на мои подозрения! – попенял он себе. – Дурак, считал, что Лукреция – хитрая и алчная сучка, а она засыпает сном ангела, когда речь идёт о деньгах».

Как же это оказалось приятно и трогательно! Михаил прижался лбом к гладкому белому плечу и с облегчением вздохнул: все обойдётся, он справится с житейскими невзгодами, а счастлив будет здесь, в этой спальне с глядящими в белую ночь незашторенными окнами. Сон закрыл ему веки, ещё мгновение – и Бельский ускользнул в уютные объятия Морфея.

Четверть часа спустя дверь спальни тихо приоткрылась. Кто-то долго стоял во тьме коридора, прислушиваясь к ровному дыханию любовников. Наконец визитёр решился и шагнул в комнату. Широкий чёрный плащ с капюшоном делал фигуру вошедшего похожей на бесформенный кокон. Что же до лица, то его закрывала чёрная полумаска, выставляя напоказ лишь маленький яркий рот и округлый подбородок.

Человек в маске на цыпочках подошёл к кровати – к той стороне, где спал граф. Незнакомец вгляделся в спокойное лицо Бельского: тот улыбался во сне.

«Так даже лучше, – подумал незваный гость. – Пусть бедолага умрёт счастливым».

Человек вынул из-под плаща длинный клинок. Один мощный удар, и кинжал по самую рукоять вошёл в тело, словно в кусок масла. Бельский захрипел, кровавая пена запузырилась на его губах, но веки даже не дрогнули. Желание убийцы исполнилось: граф умер во сне. Теперь пришла очередь женщины. Преступник знал, что и она не проснётся. Он сам позаботился о том, чтобы эти двое голубков сегодня спали крепко-крепко. Добавленный в вино порошок, не подвёл злоумышленника. Будь его воля, он оставил бы Лукрецию в живых, но против приказа был бессилен. Резким движением убийца выдернул нож из груди графа. Замарав белизну простыней, хлынула кровь.

«Бить Лукрецию грязным ножом, как свинью на бойне?! Она этого не заслужила…»

Злоумышленник склонился над спящей женщиной. Хотел пощадить её, и не мог – не имел права. Он вытер лезвие кинжала о край простыни. Влажная сталь хищно блеснула. Убийца поднял кинжал, и тут глаза женщины открылись. Оторопев, преступник замер, и этого мгновенья хватило, чтобы Лукреция узнала его.

– Ты?! – закричала она и, поняв, что всё кончено, завизжала.

Злоумышленник нанёс удар. Крик оборвался. Трёх минут хватило, чтобы достать из тайников драгоценности и деньги, а потом обшарить карманы графа. Выйдя через гардеробную, убийца исчез в дверях чёрного хода. Ему повезло: он разминулся с кухаркой и горничной. Те, боязливо толкая друг друга, продвигались по коридору к спальне. Преступник задержался под распахнутыми окнами и, когда оттуда донеслись отчаянные вопли служанок, понял, что интрига закрутилась. Пора было уносить ноги, что он и сделал.

Чёрной бабочкой слетела на розовеющую воду сброшенная полумаска и, подхваченная течением, уплыла под свинцовую тень моста.

Глава вторая Катина тоска

Имение Бельцы

1 декабря 1811 года

Небо затянули свинцовые тучи, а потом зарядил снегопад. Ветер за стеклом зимнего сада гнул и трепал обнажённые чёрные ветви. Крупные влажные хлопья отчаянно бились в стекло, будто просились под крышу – в тепло славно натопленного барского дома. Раньше Катя любила эту игру: сквозь резную зелень блестящей листвы следить за круговоротом снежинок, но теперь ей казалось, что снег засыпает не землю, а её саму, покрывает холодным саваном душу, а может, и жизнь. Горе уже давно переросло в отчаяние, и Кате хотелось лишь одного: заснуть и уже не проснуться, чтобы во сне Бог забрал её к маме. Пусть так и будет, а весь этот ужас закончится уже без неё.