Эхо чужих желаний

Однажды, пообещала себе Анджела, она ответит матушке Иммакулате, что свободного времени у нее нет – она слишком занята, помогая старшеклассницам на винокурне и готовя из третьеклассниц белых рабынь на продажу. Но это произойдет не сегодня. Пока ей нужна эта работа.

Она поставила велосипед под навес и захватила стопку сочинений, завернутых в парусину для защиты от непогоды.

– Конечно, матушка, – натянуто улыбнулась мисс О’Хара.

Иммакулата не проронила ни слова, пока они не вошли в ее кабинет. Она закрыла дверь и села за свой стол. На единственном свободном стуле громоздились книги, поэтому учительнице пришлось стоять.

Мисс О’Хара решила дать отпор. Если монахиня вздумала обращаться с ней как с непослушным ребенком из-за какой-то пока неизвестной мелочи, заставляя стоять и волноваться, Анджела может выпрямиться так высоко, что у матушки Иммакулаты сведет шею при взгляде вверх. Анджела незаметно приподнялась на цыпочки и вытянула шею, как жираф. Это сработало. Монахине тоже пришлось встать.

– Мисс О’Хара, что еще за денежная награда на конкурсе сочинений? Объясните, как это пришло вам в голову и когда вы обсуждали это со мной?

– Я дала задание написать эссе и вручу приз за лучшее из них, – улыбнулась Анджела, изображая простушку.

– Когда вы обсуждали это со мной?

Худое, заостренное лицо дрогнуло от явного неуважения и тревоги, вызванной неприятным открытием.

– Матушка, но ведь необходимости обсуждать с вами все, что мы делаем на уроке, разумеется, нет? Что бы мы успели, советуясь с вами по поводу заданий на дом и по подобным вопросам?

– Я не это имела в виду. Я хочу сказать, что мне нужно объяснение. С каких пор мы платим детям за учебу?

Анджела внезапно почувствовала усталость. Это будет длиться вечно. Любой энтузиазм и вовлеченность тут же подавлялись. За все приходилось бороться – даже за привилегированное право приложить руку к собственной скудной зарплате, чтобы отдать ее часть в качестве соблазнительного приза, заставив даже тупиц полистать учебник истории.

Это было похоже на медленный, затянувшийся танец. Следовало исполнить ряд затейливых па, изобразив замешательство. Анджела посетовала, что ей ужасно жаль, она-то думала, что матушка Иммакулата будет в восторге, и это, конечно, было ложью. Анджела хорошо знала, что монахиня пресекла бы затею на корню, проведай она о конкурсе раньше. Затем последовала демонстрация притворной беспомощности: что же теперь делать, она исправила все сочинения, смотрите, вот они, а дети ждут результатов сегодня. В финале прозвучала фальшивая мольба к матушке Иммакулате проявить любезность и самой вручить награду. У Анджелы все готово, лежит в конверте. Двадцать один шиллинг – целая гинея. И дополнительный приз для другой девочки, которая тоже блестяще справилась, – книга в подарочной обертке. А под конец – нарочитая благодарность и лицемерное обещание, что подобное больше не повторится.

Любезность матушки Иммакулаты оказалась отвратительней ее враждебности.

– И кто же победил в этом опрометчиво устроенном соревновании? – осведомилась она.

– Берни Конуэй, – призналась Анджела. – Ее эссе, несомненно, самое лучшее. Но, знаете, юная Клэр О’Брайен написала потрясающую работу. Бедная девочка – она, должно быть, полностью выложилась ради сочинения. Я бы хотела вручить гинею ей, но подумала, что дети начнут к ней цепляться, она слишком мала. И поэтому я купила ей книгу. Не могли бы вы сказать ей теплые слова о том, что она…

Матушка Иммакулата не могла согласиться на такое. Клэр О’Брайен из маленькой лавки вниз по улице? Разве она не была одной из самых младших, кто поступил в школу? Ну уж нет, это никуда не годилось. Поставить ее в один ряд с Берни Конуэй из почтового отделения? Наградить младшую сестру Крисси О’Брайен? Ни за что.

– Клэр совсем не похожа на Крисси, она совершенно другая, – запричитала Анджела.

Но она проиграла.

Дети гуськом вошли в школьный зал, чтобы помолиться и спеть псалом. Матушка Иммакулата взяла с собой конверт с гинеей и открыткой, в которой говорилось, что Бернадетт Мэри Конуэй удостоена награды за лучшее сочинение по истории. Аккуратно упакованный экземпляр «Золотой сокровищницы»[5] Палгрэйва для Клэр О’Брайен за превосходное эссе остался лежать на столе. Анджела забрала его, напомнив себе, что верить, будто можешь выиграть все, не более чем ребячество.