Эхо горного храма

С любопытством поглядывая туда-сюда, Габлер миновал квартал и, руководствуясь схемой, повернул налево, на залитую светом улицу, где тоже бежали в обе стороны стальные дорожки для трамваев. На другой ее стороне высилось еще одно старинное здание, по виду – храм. Улица уходила вдаль, людей здесь было не много, и вели они себя тихо. От стен домов прямо-таки веяло древностью, словно и не город это был, а какой-то огромный музей под открытым небом. Окажись рядом Граната, он бы, как поэт, непременно сказал, что в воздухе витает пыль веков. И нигде не было видно никаких следов атомной катастрофы. Хотя, возможно, весь этот город являлся всего лишь копией, повторением того, старинного, стертого с лица планеты в ходе давней войны…

Впереди открылась площадь с уходящими в небо деревьями, обрамленная зданиями так, что получался восьмигранник. И стояла там, на постаменте высотой в два человеческих роста, большая статуя какого-то крупноголового лысоватого мужчины с усами и бородкой. Одна рука у мужчины была полуопущена, что-то он в ней сжимал, а другой рукой держался за край старинного плаща. На постаменте темнели пять крупных букв, но, в отличие от надписи на памятнике императрице Елизавете Петровне, эта была не на терлине, а на каком-то древнем земном языке. Правда, три буквы совпадали с терлином, точнее, две – последняя повторяла третью. Первая, незнакомая, представляла собой две расходящиеся из верхней точки линии, этакий равнобедренный треугольник без основания. Предпоследняя, тоже незнакомая, была позаковыристей – две вертикальные параллельные прямые и диагональ между ними, вверх, слева направо. На древнего римлянина головастый никак не походил, скорее уж на узкоглазого стронгхолдского пола Нисазаву, и был это, наверное, основатель Твери. А может, кто-то еще. Внизу, у ботинка, на одной штанине основателя, выставившего вперед ногу, виднелось красное пятно, похожее на кровь, – то ли так задумал криэйтер, то ли пятно появилось позже.

Да, ничего древнеримского в этом памятнике не было, зато от скверика перед отелем «Селигер» – и скверик, и отель обнаружились буквально через два дома – сразу повеяло Древним Римом. Под окнами семи– или восьмиэтажного здания красовалась посреди клумбы знакомая еще с детских познавательных арт-объемок фигурка – «Мальчик, вынимающий занозу». Не оригинал, конечно, а копия.

Вряд ли это был прогиб перед Императором. Никакой цитаты там не было, и никого этот мальчуган ничему не поучал. Или все-таки предостерегал от бега босиком по пересеченной местности? Скорее всего, стоял он тут – точнее сидел – еще до времен становления Империи Рома Юнион.

Все дела на ресепшене были сделаны в считаные минуты. Габлер, как и заказывал, получил однокомнатный номер на втором этаже – люкс ему был совсем ни к чему. Оргий он устраивать не собирался, забегов по номеру тоже.

– Располагайся и видпочивай, – с традиционной улыбкой сказал ему портье, протягивая пластинку «ключа» – кей-кард.

Крис посмотрел на него. Портье был широкоскулым, толстогубым и усатым – никакого сходства с плосколицым Арамисом.

– Ты, случаем, не с Беловодья? – поинтересовался Габлер.

– Ни, – мотнул головой портье. – С буфера, со Жмеринки. А шо?

– Да нет, ничего.

Файтер перекинул плащ через плечо и направился к широкой лестнице. На второй этаж можно было подняться и без лифта.

«Видпочивать», как выражались Арамис и портье, он пока не собирался – столько спал на галере, что больше уже не лезло. А собирался он, оставив нэп и плащ в номере, вновь прогуляться по ночной Твери, посидеть в каком-нибудь кабаке – только на открытой площадке, на свежем воздухе. Желательно где-нибудь у Волги. Почему-то этот город казался ему странно близким. Может быть, его предки были именно отсюда?..

«Муж в дверь, а жена в Тверь», – всплыло неведомо из каких глубин сознания.

Глава 15 «Дети, вы рвете цветы…»

Кабак, в соответствии с имперскими традициями[76], носил истинно римское название «Сатурн» и располагался в парке над Волгой, под стенами высокого здания с двумя круглыми башнями по бокам. Все-таки отдавали дань земляне причудам Императора…

Крис просидел на его открытой площадке часа полтора, неспешно жуя фрукты, попивая сок и слушая те самые песни, которые пел Гена Тихомиров.

В городском саду падал снег,
Я по снегу к тебе иду.
Как под музыку падал снег
В городском саду[77]

.

Не про этот ли самый парк была негромкая песня, плавно возносившаяся к верхушкам деревьев?