Эхо «Марсельезы». Взгляд на Великую французскую революцию через двести лет

Нельзя отрицать тот факт, что буржуазные либералы периода Реставрации имели целью создание системы промышленного капитализма, чего нельзя сказать о теоретиках 1789 года. (Кстати, напрасно искать в великом труде Адама Смита какое-то серьезное предвидение промышленной революции, которая вот-вот должна была произойти в его собственной стране.) К концу правления Наполеона связь между экономическим развитием и индустриализацией стала уже очевидной. Экономист Сей, в прошлом принадлежавший к жирондистам, сам пытался освоить ткацкое производство и лишний раз утвердился в своей вере в свободную торговлю, столкнувшись с препятствиями, созданными политикой Наполеона, построенной на вмешательстве государства \33\ в дела предпринимателей. К 1814 году Сен-Симон уже считал промышленность (в современном значении этого слова) и промышленников (слово, которое создал он сам) основой будущего; вскоре понятие «промышленная революция» по аналогии с Великой французской революцией проникло во французский и немецкий языки[27]. Более того, молодым либерально настроенным философам стала уже очевидна связь между прогрессом, политической экономией и промышленностью.

«Математика и физика являются результатом проникновения человеческого разума в тайны природы, — заявил Виктор Кузен в 1828 году. — Промышленность — это результат победы свободной воли над силами той же природы... Мир, каким его сделали математика и физика, а вслед за ними и промышленность, — это мир для человека, созданный им по своему подобию»[28].

«Политическая экономия, — говорит Кузен (читай: Адам Смит. — Авт. ) — раскрывает секрет или, вернее, подробно излагает все это; она прослеживает достижения промышленности, которые как раз и связаны с достижениями в области математики и физики»[29].

Более того, «промышленность не будет статичной и недвижной, она будет развиваться. Она не удовольствуется тем, что предоставит ей природа... Она силой отберет у земли максимум того, что может дать земля; она затем переработает это в соответствии с идеалами эпохи. Широко развернется торговля, и все народы, которые будут играть хоть сколько-нибудь заметную роль и эту эпоху, будут нациями торговцев... Это будет эра великих морских предприятий»[30].

За философскими рассуждениями общего характера нетрудно угадать модель общества XIX века, которую молодой лектор имел в виду: чтобы увидеть ее воочию, достаточно было пересечь Ла-Манш. К проанглийской ориентации французского либерализма мы вернемся чуть позже.

Здесь же хотелось бы подчеркнуть не тот факт, что идея индустриальной экономики как таковая четко оформилась лишь в посленаполеоновскую эпоху, когда, как явствует из Сен-Симона и Кузена, с общей концепцией уже, по-видимому, были знакомы интеллектуалы левого толка, а то, что идея эта явилась естественным продолжением просветительской мысли XVIII века. Она \34\ была результатом «прогресса в области просвещения», свободы, равенства и политической экономии, а также материального роста производства. Новым явилось то, что этот прогресс ставился в зависимость от роста и победы конкретного класса — буржуазии.

Но как же укладывается в эту схему Великая французская революция? «История Великой французской революции», написанная Огюстом Минье в 1824 году, дает ответ на этот вопрос. Это был первый труд, который можно с полным основанием назвать «историей», хотя чуть раньше еще один человек, которому, подобно Гизо, суждено было занимать самые высокие правительственные посты, а именно Адольф Тьер, создал похожую и большую по объему работу. При старом режиме, считал Минье, люди делились на соперничавшие классы: дворян и «народ», или третье сословие, чья власть, богатство, стабильность и ум росли с каждым днем[31]. Третье сословие сформулировало конституцию 1791 года, которая устанавливала либерально-конституционную монархию.